Шрифт:
Закладка:
— Хватит! — закричал отец, но этого было мало. Я ещё не закончил. Подняв ребенка за волосы, я ударил его по лицу, чувствуя, как под костяшками пальцев ломается его нос.
Затем меня оттащили сильные руки отца. Я набросился на него: бил, кричал, но отец был сильнее.
От удара я потерял сознание.
Очнулся я на кровати: мои руки и ноги были привязаны к её ножкам толстой и грубой веревкой. Отец, с обеспокоенным лицом, сидел рядом на стуле и прижимал к моему лбу холодный компресс. Он говорил успокаивающим голосом, полагаю, больше для себя, чем для меня, а я молча его слушал.
— … не больше, чем любил твою маму, но, думаю, так же сильно. Не могу ничего с собой поделать. Когда твоя мать умерла, я тосковал, тосковал и не знал, что делать дальше. Я годами не ощущал ничего подобного. Я учусь чувствовать снова…
Из передней части дома донеслась череда неразборчивых воплей. Лицо отца просияло и он позвал:
— Сюда!
В комнату вбежал мальчик, и мои ноздри атаковала отвратительная вонь. Я задергался в путах, но веревки держали крепко. Ребенок посмотрел на меня. Засохшая кровь коркой покрывала левую половину его лица, там, где моя нога попала по голове, и двумя ручейками выступала из месива его сломанного носа. Мальчишка улыбнулся, и я ещё раз увидел его остроконечные зубы, покрытые зеленоватым налетом.
Подтянув мальчика к себе, отец впился в его в губы долгим, сильным и любящим поцелуем.
— Отец, — умолял я, чуть не плача. — Папа.
Я не помнил, чтобы мои родители когда либо целовались.
Мальчик пододвинулся, прошептал что-то на ухо отцу и украдкой глянул на меня. Отец встал и снял с моего лба компресс.
— Скоро увидимся — сказал он мне.
Я смотрел, как он выходит из комнаты и закрывает за собой дверь.
После того, как он ушёл, мальчишка, ворча и дико фыркая, запрыгал по комнате. Присел в углу и помочился.
— Помогите! — закричал я как можно громче, борясь с веревками, надеясь, что кто-нибудь из соседей меня услышит. — Помогите!
Мальчик запрыгнул на кровать и залез на меня. Он близко склонил своё лицо, и я плюнул. Не двигаясь и не вытираясь, мальчишка позволил слюне стечь с кончика носа. Он некоторое время изучал меня, затем тихо прошептал несколько слов на непонятном языке. Раньше я ничего подобного не слышал, но эти слова меня напугали.
Мальчишка поднялся на колени, и я увидел его эрекцию. Он наклонился, чтобы расстегнуть мои штаны.
— Нет — закричал я.
Он засмеялся и сказал что-то ещё на своем шепчущем языке. Мальчик приблизил своё лицо к моему, и я почувствовал его зловонное дыхание. Меня затошнило.
Он громко завыл и расстегнул молнию на брюках.
— Развяжи меня. — Я не знал, понимает ли меня мальчишка, но отца он, вроде бы, понимал. — Пожалуйста, развяжи меня, — сказал я максимально спокойным голосом.
Его грязная рука скользнула под резинку моих трусов.
— Я помогу тебе, если смогу двигать руками, — сказал я, сохраняя спокойный голос. — Развяжи меня.
К моему удивлению, мальчик подошёл и начал развязывать веревки, обмотанные вокруг ножек кровати. Я лежал неподвижно, позволяя ему развязать сначала один узел, затем другой. Я сгибал пальцы, но не двигался и не говорил ни слова, пока он не развязал мне ноги. Затем я сильно ударил мальчишку в грудь, скинув его с кровати. Я вскочил, схватил его за голову и ударил ей об стену, оставив пятно бледной крови.
— Что там происходит? — спросил мой отец с другой стороны двери. — Любовь моя, с тобой все хорошо?
Я выпрыгнул в окно. Порезался об стекло, но, в какой-то степени, массивные шторы защитили меня. Мне было все равно, даже если бы меня раскроило на ленты. Я покатился по траве и вскочил, руки и голова кровоточили от десятков крошечных порезов. Я побежал через улицу к дому мистера Мерфи. Не постучав, распахнул незапертую дверь.
Гостиная Мистера Мерфи была уничтожена, стулья и столы повалены, диван разорван.
Среди поломанной мебели на четвереньках ползал одичавший голый мальчик покрытый грязью.
Мистер Мерфи стоял в коридоре, абсолютно голый. Я побежал к миссис Грант, которая жила по соседству, но её жилье тоже было уничтожено грязным мальчишкой, ползающим по разорванному ковру.
Из нашего квартала я побежал на бульвар Лэйквуд и не останавливался, пока не добрался до телефона. Дрожащими руками, я порылся в карманах, пытаясь найти немного мелочи. Брюки все ещё были расстегнуты. Найдя четвертак, я бросил его в щель для монет.
Но кому я позвоню?
Я постоял там какое-то время. Понятно, что полиция мне не поверит. Они посчитают мою историю розыгрышем, особенно если отследят звонок из общественного телефона. Никого из друзей отца за пределами нашего района я не знал. Друзей в Лос-Анджелесе у меня не осталось. Никто другой мне не поверит, потому что я выгляжу кошмарно: все подумают, что я сошёл с ума.
И все мои чемоданы остались в доме отца.
Забрав деньги из лотка для возврата монет, я направился по улице к остановке, где сел на автобус до мотеля. Приняв горячий душ, я лег спать, пытаясь успокоиться.
Утром я позвонил отцу, но телефон был занят. Я решил вызвать полицию.
Когда я рассказал, что случилось, полиция не поверила. Мне пришлось сдать анализ мочи, чтобы они смогли понять, не был ли я под чем-то. Я перезвонил Дженис в Чикаго, но она тоже мне не поверила.
Все, что оставалось, это воспользоваться обратным билетом в кошёльке, чтобы улететь домой.
С тех пор, как я вернулся, прошёл почти месяц. Сейчас Дженис считает, что в Калифорнии что-то случилось, но, несмотря на многократные пересказы моей истории, она не понимает, что конкретно там произошло, Она полагает, что случилось нечто вроде нервного срыва, и продолжает убеждать меня обратиться за помощью к профессионалам.
После возвращения отцу я не звонил, а он не звонил мне. Удар по голове давно прошёл, и ожоги от веревок на руках пропали, но, хотя физические последствия пережитого исчезли, психологическая травма всё же осталась. Хотя бы раз в неделю мне снится мальчишка, и сны становятся все более яркими.
И пугающими.
Очень пугающими.
В последний раз мне приснилось, что вместо Дженис, в качестве жены, со мной живет мальчик.
А когда я проснулся, у меня была эрекция.
Перевод: Сергей Фатеев
Картофелина
Bentley
