Наполеоновская армия, еще грозная и сильная, начала отступление, пока еще не бегство, из России. Сражение под Малоярославцем стало поворотным событием в Отечественной войне 1812 года. Теперь в руках генерал-фельдмаршала светлейшего князя М.И. Голенищева-Кутузова находилась стратегическая инициатива, которая была бесповоротно вырвана из рук его именитого, венценосного соперника.

Началось знаменитое в мировой военной истории контрнаступление русской армии. Оно закончилось полным изгнанием полчищ Наполеона Бонапарта из российских пределов. Поворотным моментом здесь и стало сражение при Малоярославце. Военный теоретик и историк начала ХХ столетия генерал-лейтенант Н.А. Окунев тому значительному для русского оружия дню дал такое определение:

«Сражение под Малоярославцем имело для русской армии значение самой высокой важности. Это было моментом перехода в наступление, с коим она уже больше не расставалась до самого конца кампании».

Что касается значения сражения для Наполеона, то Окунев указывает, что «даже сражение под Бородином не было ему так необходимо, как под Малоярославцем. Правда, первое открыло ему ворота в Москву, но дало ему только бесполезный трофей; спасение его армии зависело от второго».

…Теперь Голенищеву-Кутузову, как полководцу, предстояло «не лишать» Великую армию императора Наполеона возможности бежать из России, «тая по пути». То есть начатая им из Тарутино «малая война» против неприятеля продолжалась, но с еще большим размахом. Главнокомандующий Главной армии России понимал, что уйди Бонапарт за границу с большей частью своих войск – война будет неизбежно продолжена.

Вскоре разведка донесла ему вполне определенно: французы отступают через Боровск на Гжатск. А далее им можно было двигаться только на Смоленск. Наполеон вполне реально надеялся, что где-то за этим городом он соединится с полностью боеспособными, сохранившими свой состав корпусами Удино, Сен-Сира и Виктора. Тогда Великая армия вновь может блеснуть перед русскими своей мощью.

Главные силы Великой армии выходили на Смоленскую дорогу через Верею. По пути был до основания сожжен город Боровск. Наполеон приказывал забирать у местного населения все, что могло пригодиться при отступлении: провиант, скот на мясные порции для солдат, повозки и лошадей, теплые вещи. Города и селения, через которые проходили французы, предавались огню. Преследование неприятеля велось по свежим пожарищам.

В Верее наполеоновские войска соединились с 8‑тысячным отрядом Молодой гвардии под командованием Мортье, который последним покидал Москву. Начальник наполеоновского штаба исполнял в ней приказ императора: были взорваны многие башни и часть стен Кремля, его арсенал, Симонов монастырь и другие исторические здания. То есть над разрушением Москвы и ее архитектурных ценностей французы потрудились немало.

Маршал Мортье оставил после содеянного зрелище, которое увидели москвичи, начавшие возвращаться на родные пепелища сразу после освобождения столицы. Среди развалин на гигантском пожарище они с трудом находили свои улицы и останки своих домов. Писатель А.С. Норов, лишившийся в Бородинском сражении ноги, так описал возвращение в родной город:

«Все, что было видно перед нами, сколько мог обнять глаз, было черно; высокие трубы домов торчали из груд развалин; пожранные пожаром дома, закопченные снизу доверху высокие церкви были как бы подернуты крепом, несколько трупов людских и лошадиных были разбросаны по сторонам. Замоскворечье было нам мало знакомо, но тяжкое впечатление такого зрелища навело на всех нас глубокое молчание…

Как выразить то чувство, которое объяло нас при виде Кремля! Когда мы въехали на Каменный мост, картина разрушения представилась нам во всем ужасе. Мы всплеснули руками: Иван Великий без креста, как бы с размозженной золотой главой, стоял одиноко не как храм, а как столб, потому что вся его великолепная боковая пристройка, с двумя куполами и с огромными колоколами, была взорвана и лежала в груде. Когда мы проезжали ближе, то видели с набережной у подошвы его, там, где он соединялся с пристройкой, глубокую трещину.

Башня с Боровицкими воротами была взорвана, середина Кремлевской стены – также; и мы едва могли пробраться среди груды развалин. Грановитая палата, пожранная пламенем, стояла без крыши, с закоптелыми стенами и с полосами дыма, выходящими из окон. От куполов соборов многие листы были сорваны.

Огибая Кремль по дороге к Василию Блаженному, мы увидели, что угловая башня со стеной была взорвана. Спасские ворота с башней уцелели. Башня Никольских ворот, от верха вплоть до образного киота, была обрушена. Угловая стена, примыкавшая к этой башне, и арсенал, обращенный к бульвару, были взорваны…

С тем чувствами, как Неемия после плена Вавилонского объезжал вокруг разрушенных стен Иерусалима, мы обозревали обрушенные стены Кремля…»

Городские пожарища были завалены трупами людей и лошадей. Император Александр I предписал губернатору Ростопчину очистить от них Москву, дабы избежать эпидемии. Тот возложил исполнение предписания на обер-полицмейстера Ивашкина. Тот уже вскоре представил рапорт об исполнении приказа и ведомость о количестве сожженных трупов и израсходованных деньгах:

«Ведомость

Сколько израсходовано денег на дрова – 6934 р.

И сколько сожжено мертвых тел – 11 955.

И лошадей – 12 756».

…Что из себя внешне представляла Великая армия императора французов, выступившая из Москвы? Граф-мемуарист Сегюр писал, что уходившее войско напоминало татарскую орду, возвращавшуюся из удачного похода. Другой мемуарист говорил, что каждый, кто видел отход наполеоновцев, мог по ошибке принять их за огромную шайку бандитов, ограбивших такое же количество людей. Один из них, мародер и мемуарист гвардейский сержант Бургонье (Бургонь) из полка фузелеров-гренадер, «вошел» в историю Отечественной войны 1812 года.

«Типичным грузом, который уносил с собой солдат императорской армии во время этой первой части отступления, было содержимое ранца Бургойня. Запасы водки и большая серебряная чаша, в которой он и его друзья варили пунш во время своего пребывания в Москве, ехали в обозе маркитантов. Но Бургойнь, будучи опытным воякой, не доверял свои награбленные сокровища обозам и телегам, особенно когда дорога и так была запружена телегами и колясками любого вида, а тут и там по ней катили тачки.

Обнаружив, что его ранец слишком тяжел, Бургойнь после двухдневного перехода сделал остановку и произвел инвентаризацию награбленного имущества. Оно состояло из платьев китайского шелка, расшитых золотом и серебром, золотой и серебряной церковной утвари, куска позолоченного серебра с креста колокольни Ивана Великого, женского плаща, отделанного зеленым бархатом, двух серебряных подносов с рельефным изображением, нескольких медальонов и усыпанной бриллиантами плевательницы, принадлежавшей русскому царевичу!

Поверх нательной рубахи Бургойнь надел желтый набитый ватой шелковый жилет, переделанный из женской юбки, на его голове красовалась большая горностаевая шапка. В мешке, прикрепленном к его жилету серебряным шнурком, лежали распятие из золота и серебра и китайская фарфоровая ваза.

Все это, конечно же, шло в дополнение к обмундированию, снаряжению, мушкету, штыку, гильзам и 16