руку.

Бондо левой перехватил Учину руку, а правой нанес Уче сокрушительный удар в челюсть. У Учи потемнело в глазах. Это не был удар деревенского парня. Нет, это был хорошо поставленный удар тренированного и опытного боксера.

Гудуйя решительно встал между ними.

— Опомнитесь! — вскричал он и крепко уперся руками в грудь обоих. — Опомнитесь, вам говорят!

— Да ты не шутишь, — потер рукой челюсть Уча. — Ты прав, побить тебя непросто.

— Может, хватит? — примирительно предложил Бондо.

— Так ты уберешься отсюда? — спросил Уча.

— Никуда я не уберусь! — злость душила Бондо.

— На, ударь! — крикнул Уча. — Чего ты ждешь! Отвяжись, дедушка Гудуйя, — еще раз попросил он старика и, отведя его руку, отошел в сторону. Потом подставил лицо. — Бей, тебе говорят...

— Стыдно, старика постыдился хотя бы, — сказал Бондо.

— Бей, — упорствовал Уча, и ярость исказила его лицо.

Увидев это, Бондо вконец потерял выдержку. Он нанес еще один удар, но Уча наклонил голову, и кулак просвистел над самой его головой. Учин кулак угодил Бондо в подбородок. Они яростно налетали друг на друга, осыпая лицо и грудь градом ударов. Гудуйя безуспешно пытался разнять их. И ему перепало несколько увесистых тумаков.

— Уча!.. Бондо!.. — кричал старик. — Опомнитесь же вы наконец.

Но они были так разъярены, что ничего не слышали. Уже никто и ничто не смогло бы их остановить. Жажда победы целиком поглотила их существа.

Звонкие удары кулаков гулко отдавались в лесной тишине.

Юноши смертельно устали, тяжелое, прерывистое дыхание сотрясало их избитые тела. Руки сделались ватными, удары потеряли силу, колени подгибались. Пошатываясь и спотыкаясь, они навалились друг на друга грудью. Кровь размазалась но лицу, в головах звон. Гудуйе в конце концов удалось оторвать их друг от друга. Едва не падая и задыхаясь, они тупо стояли на нетвердых ногах.

— Что на тебя нашло, Уча! — потрясенный Гудуйя с горечью смотрел на окровавленное лицо Учи.

— Н-н-не... скажу... дедушка Гуду... — прохрипел он.

Гудуйя повернулся теперь к Бондо:

— Может, ты скажешь, Бондо?

— И... я... не скажу... дедушка Гуду, — еле-еле шевелил разбитыми губами Бондо. — Просто... Уча не желает, чтобы... чтобы я работал с ним на... на экскаваторе, — с трудом выговорил Бондо и тут же спохватился, что сболтнул лишнее.

— Почему же ты против, Уча? — спросил Гудуйя.

— Не спрашивайте вы его, дедушка, — попросил Гудуйю Бондо и вытер губы рукавом гимнастерки.

Слова Бондо пришлись по душе Уче, но и удивили. Он не ждал от Бондо такой чуткости.

— Ладно, оставайся, Бондо, так тому и быть, — неожиданно смягчился Уча и оперся на Гудуйю, чтобы не упасть. — Я поступил дурно. Прости меня, Бондо, — искренне вырвалось у Учи.

Бондо Нодия был школьным товарищем Ции. Они сидели на одной парте, одной дорогой ходили в школу и одной дорогой возвращались домой. Они по-детски любили друг друга.

После окончания школы Бондо уехал в Тбилиси поступать в институт, но провалился на вступительных экзаменах. На следующий год его призвали в армию.

Стоило им расстаться, как Ция поняла, что не любила Бондо. Ни вспоминать о Бондо, ни думать о нем ей не хотелось — детское увлечение прошло без следа. В ответ на пылкое письмо Бондо Ция, не таясь, прямо написала ему обо всем.

Потрясенный Цииным ответом, Бондо написал ей жалобное письмо, способное смягчить даже камень. Но Ция, несмотря на то что очень жалела Бондо, ничего не смогла с собой поделать и на письмо не ответила. Не ответила она и на следующие послания Бондо.

Бондо надеялся, что стоит ему приехать в отпуск, и сердце Ции оттает. Но надеждам его не суждено было сбыться. Сердце девушки уже принадлежало другому. На смотре народного творчества в Хоби Ция встретила Учу и полюбила его. Когда Бондо возвратился, Ция всячески избегала оставаться с ним наедине. На плантацию она ходила кружным путем, чтобы ненароком не столкнуться с Бондо. Она все больше сидела дома и даже во двор выходила редко. Так продолжалось все время, пока не кончился отпуск Бондо.

После демобилизации Бондо приехал домой. Но Ции в деревне уже не было, и Бондо навсегда потерял надежду что-нибудь изменить в своих с ней отношениях. Усидеть дома он не смог и тоже подался на стройку, чтобы хоть издали видеть ее.

Однажды воскресным вечером Ция и Уча лежали на пляже. Недалеко от них сидели Цисана с Антоном.

Кулевские девушки почти совсем перестали ходить на пляж, а если и шли купаться, старательно отводили взгляд от Учи и Антона. Пляж был пустынен и тих. Даже дельфины и те уже не подплывали к берегу, не надеясь, видимо, повстречать девушек.

Уча и Ция старательно строили домик на песке. Точнее, строил Уча, а Ция подавала строительный материал: камешки, ракушки, древесную кору. Восхищенная мастерством Учи, Ция весело болтала ногами в воздухе.

— Да это же настоящий дворец, а не ода.

— Наш дом и будет настоящим дворцом, Ция!

— В таком дворце даже князья Дадиани не жили, Уча.

— Дадиани не жили, а вот мы будем. Нравится?

— Еще бы, но как же мы построим дом лучше дворца правителя Одиши?

— А вот и построим, собственными руками построим, потому он и будет лучше всех дворцов.

— Чем же мы обставим наш дворец, Уча?

— Были бы земля и дом, а за мебелью дело не станет.

— Что верно, то верно. Я ведь у тебя богатая невеста. Отец и мать из моего заработка ни копейки не разрешали тратить. Все на приданое откладывали.

— Да и я кое-что откладываю из зарплаты, Ция.

— Боже мой, когда же настанет этот день, Уча? Сколько мы еще будем жить порознь? — с неожиданной печалью спросила Ция. — Я больше не могу так.

Уча бросил строить дворец и повернулся к Ции. Она, притихнув, лежала на песке и жалобно смотрела на Учу.

— Ция, — прошептал Уча.

— Когда еще у нас будет своя крыша над головой, — Ция крепко