долгожданный цемент без помех будет доставлен на стройку. Но недолго радовался Лонгиноз: неожиданно с моря грозно пошли тяжелые тучи, переполненные влагой.

Лонгиноз с горечью отметил, что тучи недолго будут нести такую тяжесть и прольются на землю ливнем. И тогда прощай цемент, добытый всеми правдами и неправдами, угрозами и мольбой.

— Проклятье, — как ошпаренный носился Лонгиноз по станции, пот ручьями стекал с его разгоряченного лица. Вдруг он застыл словно вкопанный и зло погрозил тучам кулаком. — Откуда вас принесла нелегкая, будьте вы прокляты! — вовсю ругался Лонгиноз. Потом перевел дух и сменил тон: — Дорогой мой, ветер-ветрило, пожалей меня, разгони тучи, развей хмару, унеси их за три моря, за высокие горы, не губи меня, век тебя помнить буду, пожалей! — закинув голову к небу, истово бормотал Лонгиноз.

Поймав на себе изумленные взгляды грузчиков и аробщиков, Лонгиноз смутился.

— Так дедушка мой уговаривал ветер, правда без толку, тьфу ты, проклятье! — пояснил он и тут же побежал к складу.

— Сколько у тебя брезента? — накинулся Лонгиноз на кладовщика.

— «Сколько, сколько»... Один — вот сколько, будто сам не знаешь, — буркнул кладовщик Буху Дараселия.

— Какого он размера?

— Двадцать квадратных метров.

— Резать будем, покроем арбы с цементом.

— Резать? — вскричал Дараселия. — Ты что, с ума спятил?

— Да, да, да, разрежем на куски, чтобы цемент не промок, — нетерпеливо повторил Лонгиноз.

— Для твоего проклятого цемента брезент искромсать, да? — кипятился Дараселия.

Яркая вспышка молнии осветила разгневанное лицо кладовщика.

— Эх ты, олух! — взорвался Лонгиноз.

— Что-о-о? — вконец взбеленился Буху.

— Тетеря ты, вот что. Цемент этот не мой, так же как и брезент не твой, понял?

— Оно-то так, но за брезент несу ответственность я! — поумерил свой пыл кладовщик.

— А за цемент кто ответит?

— За цемент — ты, а за брезент — я.

— Глупости говоришь, Бухутия, ослиная твоя башка.

— Какой я тебе Бухутия, Буху меня зовут, ясно? — вновь взорвался кладовщик. — И попрошу не оскорблять. Не выводи меня из себя, Лонгиноз, иначе несдобровать тебе, — рявкнул кладовщик.

— Глупости говоришь, Бухутия, тупица ты эдакий, — не обращая внимания на угрозу, продолжал Лонгиноз. — Не твой брезент, не твой, понял?

— Ты посмотри на него! А чей же, я тебя спрашиваю?

— «Чей, чей»! Народный он — вот чей, государственный, уразумел теперь, а? Грош цена твоему брезенту, а цемент для стройки дороже миллиона, пораскинь мозгами, Бухутия.

— Не Бухутия я тебе, слышишь? — угрожающе сжал кулаки Дараселия.

Снабженец понял, что ни силой, ни угрозами брезента он не получит, и решил сменить тактику.

— Буху... Миленький мой толстячок Буху. Вот так ты нашу дружбу ценишь, да? Ты ведь головастый мужик, посуди сам: какое богатство корове под хвост мы бросаем, пойми же ты наконец! — ласково уговаривал кладовщика Лонгиноз.

Вновь блеснула молния и прогрохотал гром.

— Бог ты мой! Пришла моя погибель! — как ужаленный подпрыгнул Лонгиноз. — Как припустит сейчас... Так где же брезент?

— Вон он, в углу, — смягчился кладовщик.

Лонгиноз привел на склад двух аробщиков. Втроем они быстро расстелили брезент по полу и ловко разрезали его ножами по размеру арбы. Потом скатали куски брезента и взвалили их на спины.

— Погрузим на мотоцикл, — распорядился Лонгиноз.

— Да его же от силы арб на десять хватит, не больше. А что с остальными делать?

— Бурками покроем, — мгновенно принял решение Лонгиноз.

— С аробщиков снимешь, а цемент покроешь, так, что ли! — недоверчиво переспросил Дараселия.

— Вот именно. А не хватит бурок, шкуру с себя сдерну, а цемент накрою, ясно? Теперь ты хоть понял, что для нас значит цемент, а?

Снова загрохотал гром, и молния голубым сиянием озарила успокоившееся лицо Лонгиноза.

— Была бы у меня твоя голова, Лонгиноз, разве я на складе бы сидел? — сказал Дараселия и тут же встрепенулся: — Что же ты стоишь? Беги, беги, а то сейчас ка‑ак польет!..

Спиридон Гуния сидел за своим столом в конторе строительства Коратского массива. Перед ним стоял демобилизованный солдат, неловко мявший в руках шапку. Было заметно, что он отвык от гражданки и не знал, как себя держать. Смуглое, от природы энергичное и волевое его лицо было черным от загара.

— Вы в танковых войсках служили? — спросил Спиридон Гуния.

— Так точно.

— Вот и прекрасно, — обрадовался Спиридон. — Нам позарез требуется помощник драгера.

— Это то, что мне нужно.

— Фамилия?

— Нодия.

— Имя?

— Бондо Иосифович.

— Можете прямо с утра приступать к работе. А теперь идите в шестой барак и спросите Фариу Джохадзе. Он вас устроит. В шестом бараке у нас общежитие. — Спиридон написал направление. — Это отдайте Джохадзе. Перед работой зайдите в отдел кадров, вам скажут, куда пойти и где найти драгера. Драгеры у нас в соцсоревновании участвуют. Вы, надеюсь, знаете, что такое соцсоревнование?

— Об этом вся страна знает. У нас в части мы тоже соревновались.

— Ну и отлично! А ваш драгер хороший парень. И работает что надо. Надеюсь, вы его не подведете.

— Постараюсь, товарищ начальник, — по-военному вытянулся Бондо, четко повернулся и вышел из комнаты.

Утром начальник отдела кадров Лаврентий Самхарадзе направил Бондо на стройку в сопровождении Гудуйи Эсванджия. Бондо еще издали увидел в кабине экскаватора Учу. «Нет, мне показалось, наверное», — подумал Бондо и прибавил шагу. Теперь он отчетливо увидел в кабине Учино лицо. Бондо решил было повернуть обратно, но тут его заметил Уча. Бондо заколебался, не зная, что делать.

— Чего ты встал, вон он, экскаватор Учи Шамугия, — сказал Гудуйя.

— Учи Шамугия? Если бы я знал... — упавшим голосом произнес Бондо. «Нет, не годится возвращаться назад. Он еще подумает, что я его испугался». И Бондо быстрым шагом направился к экскаватору, так быстро, что Гудуйя отстал.

Уча с изумлением смотрел на приближающегося Бондо, смотрел и не