Шрифт:
Закладка:
Каждая бомба весила около четырех килограммов. Работая под проливным дождем, отрядная молодежь промокла до нитки. Начальство все время твердило: разбивать тщательнее, чтобы не оставалось больших осколков. У стены вырастали холмики разбитого фарфора. Около полудня работа была закончена. Усталые вольнонаемные, трудившиеся с рассвета, мечтали просушить одежду в теплых казармах — однако руководство тут же нашло им новую работу. Вольнонаемным было приказано уничтожить трупы пленных из отрядной тюрьмы.
Двери центрального коридора тюремного корпуса, обычно закрытые, на этот раз были распахнуты настежь, и из них клубами валил дым. Коридор вел в секретную тюрьму, в которой содержались «бревна»[143]. Обычно доступ туда имели только тюремщики и высокое начальство отряда, но нынче коридор был впервые открыт большому количеству людей.
Оказавшись во внутреннем дворе, вольнонаемные увидели на южной стороне закрытую дверь, которую охраняло шестеро часовых, вооруженных винтовками с примкнутыми штыками. Команду пропустили через эту дверь, и она за ними снова захлопнулась.
Отрядные убийцы за несколько лет чудовищной практики привыкли ко многому. Казалось, нет такого зверства, которым бы можно было их поразить. Однако, войдя в помещение тюрьмы, они остолбенели. «Что это — ад или бойня?» — мысленно спрашивал себя каждый при виде окровавленных трупов людей, сваленных грудами в коридорах и в камерах. Перекошенные в конвульсиях лица не оставляли сомнений в том, что жертвы умирали страшной смертью.
На новоприбывших заорали: нечего тут смотреть по сторонам! Работать! И в тюрьме закипела работа. Одни вытаскивали трупы за руки и за ноги из камер, другие подтаскивали тела к ямам во внутреннем дворе, третьи подносили нефть. В ямах пылал огонь, из них валил дым с отвратительным тошнотворным запахом. Одежда и лица работавших были перепачканы кровью и нефтью, а руки даже у тех, кто работал в перчатках, стали совершенно черными.
У отрядной молодежи перчаток не было, и приходилось брать трупы голыми руками. Хиротян и Хаясида поначалу условились вытаскивать тела вдвоем, но военный врач, руководящий операцией, наорал на них:
— Нечего тут церемонии разводить! Волоките «бревна» по одному — скорее работа будет выполнена!
При прикосновении к трупам у многих по телу мурашки пробегали. Борясь с тошнотой, вольнонаемные сбрасывали их в яму и обливали нефтью.
Позже молодежь узнала: чтобы не оставалось живых свидетелей, которые могли бы рассказать о существовании необычной тюрьмы, заключенных умерщвляли цианистым калием, отравив им пищу. А тех, кто, предчувствуя беду, в тот день отказался от еды, расстреливали через окошки в дверях. Раненых добивали в коридорах.
Скоро стало ясно, что сжечь огромное количество трупов в восьми ямах невозможно. Человеческая плоть плохо поддавалась огню: не успевала сгореть одна партия трупов на дне ямы, как на нее сбрасывали другую. Поступила новая команда, и рабочие начали по цепочке передавать ведра с водой и заливать пламя.
Сначала горящий мазут вспыхнул еще сильнее, но затем огонь постепенно ослаб. Двор погрузился в полумрак. Когда пламя полностью погасло, врач приказал извлекать трупы из ям. Пепел и кости выгребали лопатами и вилами, но большинство тел сгорело лишь частично. В обезображенных огнем останках можно было различить туловища, головы, конечности. Рабочие пытались поддевать отдельные части тел вилами, но куски плоти падали обратно в яму. Поэтому ничего не оставалось делать, как вытаскивать человеческие останки голыми руками.
Стиснув зубы, вольнонаемные погружали руки в кровавое месиво и выбрасывали части тел наверх. Им, давно привыкшим к трупам, уже не действовали на нервы ни вид обожженных костей, ни удручающий запах, однако полуобгоревшие части человеческих тел и внутренности то и дело заставляли содрогаться от ужаса. Особенно страшно было, когда попадались головы с частично сохранившимися лицами. Нечаянно схватившись за такую голову, с которой смотрели еще не потерявшие своего блеска глаза, молодежь чувствовала ужас и оторопь. Но работы не прекращались.
Дождь продолжал лить как из ведра. Скоро во двор въехало несколько грузовиков. На них подвезли дробилки для измельчения костей. Теперь над извлеченными из ям останками трупов стали проделывать новую операцию. Крупные останки с силой ударяли о землю, били по ним лопатами, чтобы отделить плоть от костей. Мягкие части тел снова бросали в ямы, обливали мазутом и поджигали. Кости закладывали в дробилку, где они размельчались, затем их насыпали в грузовики и вывозили. Уже темнело, но ужасных дел было еще много. Повсюду валялись кости и окровавленные куски мяса.
Скоро установили прожекторы, и работа продолжалась.
Когда один из грузовиков, возвращаясь из очередного рейса, проезжал мимо, из кузова выпрыгнул человек и хлопнул едва державшегося на ногах Кусуно по плечу. Это был Хаясида. Вольнонаемные молча посмотрели друг на друга, потом Хаясида кивком головы показал товарищу на автомашину, как бы спрашивая, не хочет ли он «прокатиться»? Кусуно согласился. Взявшись за лопаты, они загрузили машину измельченными костями, похожими на мелкую угольную крошку, и сели в кабину.
Этот рейс был для приятелей последним. Вернувшись в расположение отряда, они добрались до своих коек и мгновенно уснули, не обращая внимания на перепачканные лица и руки, на висевший в казарме ужасный запах.
А ведь совсем недавно эти вчерашние школьники в пальтишках с бамбуковыми пуговицами, накинутых поверх ученической формы из грубой материи темно-зеленого цвета, покидали родительские дома, и матери долго провожали их глазами. Они мечтали быть полезными великой Японии… Думали ли подростки о «службе», которая им предстоит в «Отряде 731»?
* * *
Наутро, после скудного завтрака, вольнонаемных отправили ломать здание тюрьмы. Им было велено выдолбить в стенах шпуры для закладки взрывчатки. Получив зубила и молотки, они разошлись по камерам. Хаясида направился в секцию «ро» на первом этаже.
Камеры и коридоры были забрызганы кровью и перепачканы рвотой и испражнениями узников, еще недавно бившимися здесь в агонии. Не обращая на это внимания, молодежь садилась на пол и принималась за работу.
Стены камеры были сделаны из бетона и плохо поддавались зубилу. За целый час усердной работы Хаясиде удалось выдолбить только одну неглубокую ямку.
Вскоре был доставлен динамит, который заложили в проделанные отверстия и подорвали. Результаты взрывов были малоутешительными: в стенах образовались в лучшем случае небольшие проемы. Начальство выругало вольнонаемных за плохое усердие и велело долбить новые дыры.
Вскоре начальники убедились, что зубилами и молотками тюрьму не разрушить. Объявили, что саперы вскоре должны подвести мощные авиабомбы. Молодежь облегченно вздохнула, и в ожидании саперов даже успела перекусить наспех сваренным рисом.
