разглядывая сына и наследника, – если бы не портрет Готье Шапри, можно было бы прийти к выводу, что ваша матушка не была столь добродетельна, как мне казалось. Несчастный Ив! Всю жизнь скрывать животы и на старости лет оказаться перед необходимостью противоположного.

– Вы привезли Ива? – не поверил своим ушам Марсель. – А кто же будет шить вам?

– Снимите камзол, – выпятил губу граф, – и повернитесь еще раз. Медленней.

– Буду счастлив, – провозгласил Марсель, вскидывая руки, словно кэналлийский танцор. «Эве рэ гуэрдэ сона эдэрьенте»… Какой дурью они тут маются! – Батюшка, у вас есть новости из Олларии?

– Вы нетерпеливы, сын мой, – огромное тело укоризненно колыхнулось, – крайне нетерпеливы. Я недоволен.

– Нетерпелив, – согласился Марсель. – Вы бы тоже стали нетерпеливы, окажись в Багерлее не Ворон, а хотя бы Рафиано.

– Я не могу ваше утверждение опровергнуть, – покачал головой граф, – как и подтвердить, поскольку экстерриор покинул столицу и находится вне опасности, но терпение следует воспитывать. Я расскажу вам про Олларию, но сперва извольте выслушать про Хексберг.

2

Катари, его любовь и его королева! Сейчас она выйдет… Вот из этой самой бледно-розовой двери.

– Не знаю, Дикон, – сюзерен задумчиво перебирал геральдическую цепь, в последнее время это стало у него привычкой, – право не знаю, стоит ли брать тебя с собой… Катарина Оллар странная женщина, очень странная.

– Она не странная, – тихо сказал Ричард, – она святая.

– Весьма вероятно, – подмигнул Альдо, – но, согласись, святость в наши дни выглядит странно. Я мог освободить ее и засыпать драгоценностями, а она не хочет. Вернее, хочет, но сама себе не позволяет. Вбила в головку, что не может оставить мужа, пока он в Багерлее, а куда прикажете его девать? Ворон связал нам руки, хотя это и к лучшему.

– К лучшему? – не поверил собственным ушам Ричард.

– Именно. Алва должен умереть раньше Оллара, иначе по милости Эрнани Трусливого мы получим новую династию. Ладно, Дикон, иди, уговаривать даму признаться в супружеской неверности проще наедине.

– Катарину принуждали!

– Разумеется, – не понял сюзерен, – а что это ты так разволновался?

– Госпожа Оллар счастлива видеть его величество, – объявила необъятных размеров дама в кремовом платье. Хорошо, не та белобрысая дуэнья, что промывала ему щеку. Против самой женщины Дикон ничего не имел, но любое напоминание о выходке Айрис было невыносимо.

– Ваше величество, герцог Окделл. – Катари замерла в дверном проеме, испуганно косясь на государя. Голубые глаза королевы стали еще больше, осунувшееся личико было снеговым. – Что-то случилось?

– О, ничего, уверяю вас. – Сюзерен подвел женщину к креслу. Это была обычная вежливость, не более того, но сердце Дикона бешено застучало. – Умоляю, садитесь.

– Благодарю, – попыталась улыбнуться Катарина. – Прошу меня простить, я видела дурной сон… И потом не могла уснуть.

– Это вы нас простите, – возразил Альдо, поднося к губам фарфоровые пальчики. Как же ей идет черный, даже больше, чем голубой! Для олларианцев черный – знак траура, для Окделлов – один из фамильных цветов. Его можно носить и в счастье.

– Вам вернули все пропавшие драгоценности? – Сюзерен все знал и так, но сложный разговор начинают издалека.

– Да, ваше величество, – тихо произнесла королева, – почти все. Я сожалею лишь об одном камне. Алая ройя как нельзя лучше пошла бы молодой герцогине Эпинэ.

– Не сожалейте, – улыбнулся сюзерен, – у невесты Повелителя Молний и сестры Повелителя Скал недостатка в драгоценностях не будет. Клянусь вам.

– Я не сомневаюсь в щедрости вашего величества, – руки Катари комкали кружевной платок, а Ричарду виделись лето и ветка акации, – но Айри дорога мне. Я хочу сделать ей подарок, чтобы она… помнила о нашей дружбе.

– Окделлы не забывают друзей. – Альдо подмигнул Дикону. – Не правда ли, герцог?

– Да! – выкрикнул Ричард и понял, что кричать не следовало. – Разумеется, ваше величество.

– Я многим обязана вашей сестре, Ричард. – Белое кружево в белых пальцах, и ни одного кольца. – Самое главное, я обязана ей верой в верность. Айри меня научила очень многому. Мне очень грустно, что вы в ссоре, но вашему отцу было бы еще больнее.

Если бы они были наедине, юноша нашел бы, что ответить, но сюзерен только начал разговор, и он был прав, до времени оставив ройю у себя – Айрис такого подарка не заслуживала!

– Никакой ссоры нет, – решительно объявил король, – все давным-давно забыто, так ведь?

– Конечно, – выдавил из себя Дикон, – я больше не сержусь на Айрис.

– Я попрошу вашу сестру ответить тем же, – наклонила голову Катарина, – нас слишком мало для ненависти.

– Вы правы, сударыня, – голос Альдо напряженно зазвенел, – нас мало, и я прошу вас оказать нам одну услугу… Не скрою, мы очень на вас рассчитываем.

Катарина не ответила, лишь подняла глаза, голубые, как небо над старым аббатством.

– Сударыня, – повторил сюзерен, – не знаю, известно ли вам… Мы решили судить герцога Алва, и судить открыто. На совести этого человека множество преступлений, они не могут оставаться безнаказанными. Вы были свидетельницей его злодеяний, и вы уцелели. Мы просим вас встать на сторону обвинения.

– На сторону обвинения? – тихо переспросила Катари, сжав платок. – Нет.

– Поймите, – Альдо не удивился, он ждал чего-то подобного, – то, о чем мы просим, не оскорбит честь эории. Я знаю, вы восхищаетесь Беатрисой Борраска, бросившей обвинение своему мучителю. Ваше мужество, да простится мне такое слово по отношению к прекрасной женщине, успело стать легендой. Не бойтесь, скажите правду, этого требует справедливость. Этого требует память Окделлов, Эпинэ, ваших братьев.

– Я не боюсь. – Катари отбросила свой платок и встала. Губы ее дрожали. – Я не боюсь. И я не стану говорить!

– Закатные твари, почему?! – Сюзерен тоже вскочил, теперь мужчина и женщина стояли лицом к лицу. Святой Алан, он же все еще сидит!

– Почему вы не хотите сделать то, что велят справедливость и честь? – повторил свой вопрос сюзерен. – Неужели слухи о вашей любви к кэналлийцу правдивы? Простите, если я оскорбил вас.

Королева молча покачала головой, ее губы совсем побелели.

– Так почему же? – Сюзерен протянул руку, намереваясь усадить собеседницу в кресло, но Катари отступила.

– Потому что я знаю, что такое Багерлее, – просто сказала она, – а вы не знаете.

– При чем здесь это? – Альдо оглянулся, и Дик прочел во взгляде сюзерена недоумение. – Ричард, ты понимаешь, о чем речь?

– Нет. – Юноша и вправду не понимал. Катари не умеет лгать, и она не любит Ворона, не может любить!

– Видите, сударыня, – к королю вернулась его всегдашняя галантность, – герцог Окделл тоже не понимает. Мы умоляем объяснить нам ваше упорство.

Катарина судорожно вздохнула, тонкая рука метнулась к цепочке с эсперой.

– Меня должны были судить, – голубые глаза смотрели мимо короля, то ли в окно, то ли в глаза Создателю. – Манрики приходили к тем, кто знал меня… Так же, как вы ко мне. Они хотели того же – суда. Ваша сестра, герцог Окделл, сказала «нет». И госпожа Арамона с дочерью, и младшая Феншо… Как я могу сделать меньше них? Я