прекратить всё это безобразие. На одиннадцатый дубль он сделал всё как надо. Быстро прошёл… как бы неожиданно заметил труп… испуганно удивился, то есть по-старушечьи закрыл рот рукой, широко раскрыл глаза и сказал: Твою мать!.. Кого я вижу? Достал телефон и закричал: «Аллее!.. Это полиция?». После этого дворник-писатель, как настоящий творческий человек, грязно выругался… Ну, что же — с кем поведешься от того гениальности и наберешься. «Ну, что я могу сказать… хуёвенько — почмокал губами толстый гений, — оставим первый дубль. Покачал головой и добавил: Боже мой, с кем приходится работать». Остальные гении, — и тонкий в очках, и страшная девица второй режиссёр, тоже в знак согласия, закивали и добавили: «Ну полный п*здец!».

Писателя выгнали со съёмочной площадки и приказали помощнику по подбору кадров никогда не брать его на съёмки… Да, жалко писателя, но ничего не поделаешь — искусство требует жертв.

Нам, простым зрителям, недоступны гениальные замыслы режиссёров. Мы скудным своим умишком как рассуждаем: «Хороший фильм — будем смотреть, скучный фильм — не будем смотреть… и даже не уговаривайте, и другим скажем, чтобы не ходили».

А кино, господа читатели, — это другое, оно не для зрителя снимается, а для фестивалей и кинокритиков. И в кине (извините) в кино — главное это показать какую-нибудь деталь, как символ всего фильма, а остальное можно и не снимать. Помните фильм «Броненосец Потёмкин», снятый режиссёром Сергеем Эйзенштейном в тысяча девятьсот двадцать пятом году… Не помните?.. Ну и я тоже не помню, а вот скатывающуюся коляску с орущим младенцем по Потёмкинской лестнице… помню. Великий Эйзенштейн приказал снять эту сцену как символ революционного рассвета. А красный флаг в этом чёрно-белом кино, который лично раскрасил Эйзенштейн, как символ мировой революции. Да, гениальность не пропьёшь. Гений он и есть гений.

А фильмы Андрея Тарковского? Там одни символы, — горящий дом, храм, зеркало, дерево, дождь, лошади, яблоки… А зловещий образ мертвого дерева в первом и последнем фильмах Тарковского. Черный скрюченный ствол-обрубок, напоминающий душу Ивана, опалённую и искалеченную войной. А в финале «Жертвоприношения» маленький сын безумного Александра пытается вернуть к жизни дерево, которое накануне жег его отец.

Главное в кино — это ярко выраженная деталь, снятая крупным планом, а дальше кинокритики объяснят режиссёру, что он такое снял и что этот символ означает для развития всего мирового кинематографа. Современные режиссёры при создании фильмов тоже огромное внимание уделяют смысловым деталям, символам. Например, Данила Валерьевич Козловский. Он в своём фильме «Карамора» четыре часа снимал, как актёр Филипп Янковский в г*вно наступал.

Вы спрашиваете, зачем? Да, я откуда знаю… Может, он хотел, чтобы у Филиппа деньги водились… люди говорят в г*вно наступить это к счастью или к большим деньгам. А дело было так.

На улице Зодчего Росси за Александринским театром режиссёр Данила Валерьевич кино снимал, «Карамора» называется, и что он там наснимал — никто не знает. А что вы хотите, только один Бог может постичь замыслы гениального режиссёра, и то не всегда.

Итак, по хотению и велению гения по улице движется четвёрка лошадей, запряжённая цугом. В пролётке на козлах сидит бородатый извозчик. Он с важным видом чмокает губами и дергает вожжи. Через его плечо оператор снимает какающую лошадь. Сивый мерин подымает хвост, и на брусчатку вываливаются огромные, с кулак величиной, навозные шарики. Конюхи бегут вслед за экипажем, собирают навоз в мешок и относят его к реквизиторам.

Сцена вторая. Карета, в ней с важным видом восседает Филипп Янковский, рядом с ним дама, её лицо закрыто вуалью. (Наверное, страшненькая очень и не хочет своего лица показывать). Экипаж останавливается возле парадного входа очень богатого дома. Янковский вступает ногой на брусчатку и попадает в огромную кучу лошадиного навоза. Он рукой в белой перчатке поддевает кучку этого пахучего вещества, подносит к носу и глубоко в себя широкими ноздрями втягивает воздух. Нос его морщится, лицо кривится, и Филипп чихает.

— Г*вно, — говорит он, — это к деньгам. Значит, в карты я сегодня выиграю.

Вот и вся сцена, но Козловский снимал её четыре часа. Да, господа, и чему этих актёришек в театральных институтах учат, если они правильно в говно наступить не могут. Данила Валерьевич весь расстроенный был. Он очень хотел, чтобы куча дерьма была не только большой, но и свежей.

— Художники, — кричал он, — взбодрить г*вно!..

Прибегали какие-то люди с мешком лошадиного навоза, делали огромную кучу и поливали её кипятком. Потом голыми руками всё это перемешивали, чтобы от неё пар шёл.

А почему он требовал от актёров точного исполнения его распоряжений? Нет, Даниил не придирался к актёрам, он добивался от них правды искусства. Потому что эта куча говна и ещё срущая лошадиная задница были символом его фильма.

Гении и золотари

Вот закончил, господа, я писать предыдущую главу о великом искусстве, то есть о кино, и ко мне в личку ВК сразу посыпались вопросы, критика и ценные советы от моих фанатов. Мои читатели очень просили более подробно осветить тему о гениях и особенно они хотели узнать, кто такие золотари и чем они занимаются на съёмочной площадке. Ну что же, выполняю вашу просьбу…

Кто такие гении?

Отличить нормального человека от гения очень легко. Гении обязательно ругаются матом, много пьют и часто кричат на окружающих. Они рассеяны и неряшливы. Рядом с ними находится или заботливая жена, или мама. Кроме того, все гениальные люди — шизофреники. Помните, как у Маяковского: «Гений и шизофреник — близнецы братья, мы говорим гений подразумеваем шизофреник. Мы говорим шизофреник подразумеваем гения».

Есть у гениев обязательно какой-нибудь бзик или существенный физический или психический недостаток, иногда с криминальным оттенком. Например, Роман Полански — польско-французский кинорежиссёр, сценарист, кинопродюсер — педофил, Николай Васильевич Гоголь — импотент, у которого никогда не было женщины, Григорий Яковлевич Перельман — российский математик, доказавший гипотезу Пуанкаре и отказавшийся от Нобелевской премии, он вообще не любит всех людей и даже ни с кем не общается. Он святой затворник.

Они (гении) в большинстве своём бывают непризнанные, то есть они-то сами про себя знают, что они гении, а окружающие люди этого