— Благодарю вас, ваша светлость. Но меня в монастыре учили, что женщинам не позволено ездить верхом, — радуясь подарку, все же скромно возразила Латгардис.

— Все верно, монахиням запрещено, — герцог подошел к невесте очень близко, и она почувствовала, что от него несет вином. – А будущей герцогине можно!

Латгардис улыбнулась и покраснела. Этот мужчина очаровывал ее все больше и больше. Подхватив свою невесту, Теодор усадил ее в седло белоснежного красавца.

Он понимал, что Латгардис в седле впервые, и его это забавляло. Теодор привязал поводья ее жеребца к луке своего седла, вскочил верхом и дал шпоры коню. Они пустились в галоп.

Нельзя сказать, чтобы девушка пришла в восторг от идеи жениха. Она зажмурилась от ужаса, когда кони мчались по извилистой дороге в долину. Девушке казалось, уже через миг они очутились на равнине, поросшей деревцами рябины, папоротниками и высокими травами. Дорога теперь петляла меж кустарниками, заполонившими обочины. Справа до самого горизонта тянулась линия мрачных холмов, покрытых еловым лесом.

Пара пустила своих скакунов рысью и вскоре добралась до идеально круглого озера, покоившегося, как в чаше, меж гор. Голубовато-серая вода отражала низкое облачное небо, а у кромки воды, под сенью еловых ветвей, притаился небольшой охотничий домик.

Там путников уже ждали. Жан-Марк и Эллен вышли навстречу герцогу и его нареченной. Теодор помог своей невесте спешиться. Когда он обхватил ее талию, сердце девушки сбилось с ритма, а колени задрожали.

Латгардис испуганно посмотрела ему в глаза, и герцог нежно погладил ее по голове, а потом, обняв за плечи, слегка поцеловал в висок.

— Все в порядке? — успокаивал он с улыбкой. — Не переживайте, для первого раза неплохо. Вы быстро научитесь ездить верхом!

Этот охотничий двухэтажный домик был построенный из дерева и опоясанный террасой, прятался в сосновом лесу, всего в пяти верстах от замка, и был любимым местом отдыха герцогской семьи, где они охотились и рыбачили. К домику примыкала квадратная сторожевая башня. На заднем дворе находились конюшня и загон для скота.

Путники вошли внутрь. Латгардис огляделась. Взору ее предстала гостиная с большим дубовым столом и скамьями. На стенах висели охотничьи трофеи. Справа находилась неприметная дверь – как сказал жених, она вела в кухни и кладовые.

Все поднялись на второй этаж, где перед гостьей открылся длинный коридор, ведущий к спальням. Всего четыре комнаты, отапливаемые каминами. Еще здесь была ванная – правда, общая, – и выход на террасу.

Латгардис встретили ее камеристки и провели в отведенные ей покои. Спальня оказалась небольшой, с широкой и удобной кроватью, застеленной пестрым покрывалом. Деревянный пол украшала домотканая дорожка, а маленькое окно с решётчатым переплетом – темные занавески. В углу стояли большое зеркало в резной дубовой раме и кресло. На комоде позаботились поставить небольшой ушат-тазик для умывания. А еще Латгардис заметила ларь для вещей. Как выяснилось, ее камеристки по указу маман уже обо всем позаботились.

Плотно пообедав, жених и невеста в сопровождении камеристок отправились на охоту к озеру, пострелять уток. Теодор достал свой охотничий лук с роговыми накладками и натянул тетиву.

— Если хотите я могу научить вас стрелять, у вас прекрасные длинные руки, — сказал молодой мужчина, целясь в утку. — Подойдите ко мне!

Латгардис повиновалась, она была совсем не против научиться новым занятиям, но у нее не укладывались в голове, зачем это женщине? В монастыре ее учили другим нравам и понятиям, роль женщины заключалась лишь в заботе о детях и хозяйстве.

Герцог выстрелил – и птица забилась в предсмертных судорогах. И, пока камеристка лазила в озеро за добычей, девушка почувствовала на щеке ровное дыхание своего охотника. Его объятия были крепкими, и ее бросило в жар.

— Да, мой господин! — только и смогла выдохнуть она.

Теодор прицелился еще в одну утку. Латгардис буквально чувствовала, как его пальцы напряженно держат стрелу. Она протянула правую руку и положила поверх его, сжав пальцы, а левую – на тетиву и, прицелившись, пустила стрелу.

— Хорошо, — одобрил герцог, выпустив невесту из крепких объятий. — Когда вернемся в замок, закажем у оружейника лук.

Жених с невестой пошли назад, в домик. Камеристки шли сзади, неся их добычу. Прохладный воздух кружил голову. Солнечные лучи пробивались сквозь мохнатые лапы елей.

— Прости, что уделяю тебе слишком мало времени, это из-за подготовки к свадьбе, — признался Теодор и остановился.

То, что он перешел на «ты», облегчило их общение.

Они смотрели друг другу в глаза, и Латгардис понимала, что судьба благосклонна к ней. Ее жених – самый лучший из мужчин. Теодор необычный, и она никак не ожидала, что он станет ее учить ездить верхом и стрелять из лука. Но и одновременно не понимала, зачем жених учит ее этому.

Щебетание птиц, шелест ветвей, запах еловой смолы…

На Латгардис нахлынули странные, ранее неведомые чувства. Внезапно Теодор нежно взял ее лицо в ладони, и она почувствовала его дыхание и влажные губы.

Девушка не понимала, что мужчина делал, но желания оттолкнуть не было. В его объятиях она чувствовала себя защищенной, как за крепкими стенами.

Его поцелуи стали страстными и настойчивыми. Латгардис испугалась – и отстранилась.

На них большими глазами смотрели камеристки. Теперь маман обязательно об этом узнает!

Теодор стоял, закрыв глаза, пытаясь справиться со страстью. Девушка стояла и удивленно смотрела на жениха, а ее губы и щеки горели. Герцог, глубоко вздохнув и не сказав ни слова, пошел вперед, взяв невесту за руку.

На кухне уже вовсю готовили. Эллен и Жан-Марк разделывали дичь.

Теодор кинул на стол уток.

— Что, всего две утки? Вас не было так долго, что мы успели завалить кабана, — удивилась Эллен.

Теодор и бровью не повел, а Латгардис опустила глаза и покраснела.

— Так-так, вы же не занимались чем-то непристойным? — продолжала сестра.

Латгардис взглянула на Теодора, который в смущении решил ощипать утку. Это выглядело смешно.

— Кто-нибудь соизволишь мне помочь? — в отчаянии воззвал к своей невесте Теодор.

— Конечно, это же женская работа, — сказала одна из камеристок и забрала у Теодора бедную утку.

Затем братья ушли, чтобы разжечь каменную жаровню.

— Извините меня, Латгардис, это, конечно, не мое дело, но на вашем месте я бы не стала подыгрывать моему брату в его непристойных играх.