Врываюсь в павильон и тут же попадаю в атмосферу жуткой корвалолово-пластиково-угарной вони. Всюду копоть, вода по щиколотки, и в ней плавают башмаки. Много-много разных башмаков! В углу шаткая гора раскисших обувных коробок, видимо, всё, что уцелело, если такое вообще возможно. И посреди всего этого — решительно орудующая тряпкой Ирка.

Просто молча обнимаю её. Тут же понимаю, откуда так несёт корвалолом — подруга, кажется, накачана им под завязку.

— Хорошо, что ты пришла! — неожиданно бодро заявляет вдруг она и всучает мне ведро. — Вдвоём быстрее управимся!

Оглядываю безнадёжно испорченный павильон: сквозную проплавленную дыру в стене под потолком, лопнувшее стекло, отодранные панели, клочья тщательно залитого водой и пеной утеплителя. Покорёженные пластиковые полки и похожий на мультяшную медузу цветной моток спёкшихся шнурков… Приобнимаю подругу, мягко подталкиваю к двери.

— Ир, давай выйдем?

Пытаюсь забрать у неё бесполезную тряпку, но Ирка неожиданно агрессивно упирается. Молча боремся, пока я не получаю этой самой тряпкой по лицу. И что удивительно — словила я, а очнулась от этого Ирка. Уронив руки, надрывно всхлипнула:

— Тут всё, Лис. Всё, на что мы с Тоськой жили, плюс товар под реализацию. У меня теперь остались только кредит и ипотека, которые больше не с чего выплачивать…

— Не переживай, что-нибудь придумаем, — обещаю я, а у самой уже голова кругом от безысходности и вони горелого пластика. Всё-таки вывожу подругу на воздух. — Как вышло-то это всё?

Конечно, это уже не имеет особого значения, но Иринка отвлекается, рассказывая. Просто жмёт к груди дочку и, утирая периодически накатывающие слёзы, дотошно, едва ли не поминутно, вспоминает хронологию.

— А ещё, пожарный сказал, будет следствие о причинах возгорания, и если это вина администрации рынка, то, по идее, должны будут возместить ущерб. Только само следствие может затянуться на месяцы. А то и заглохнуть. Ну, понимаешь, проще замять, чем такие убытки нести.

Я понимаю. Ещё бы!

— Не страховала? — знаю, что наверняка нет, просто спрашиваю на всякий случай.

Ирка отрицательно мотает головой, протяжно вздыхает… и поднимается вдруг:

— Так, ладно. Хватит ныть! План будет такой…

В итоге мы до самого вечера сортируем товар на безнадёжно испорченный и теоретически подлежащий восстановлению. А потом берём такси и, основательно загрузив его мешками и раскисшими коробками с обувью, везём всё это добро домой. По дороге встреваем в глухую пробку, и таксист решает объехать её по «знаю один секретный путь»

Но секретный путь, как оказывается, знает не только он, поэтому мы просто перманентно мотыляемся по разным веткам одной огромной пробки и практически не движемся вперёд. Психанув, водила выруливает через двойную сплошную и едет вообще в противоположном направлении, решив объехать затор глобально. Так мы и оказываемся в центре, в аккурат перед элитной высоткой в пятьдесят этажей.

Сердце, кажется, останавливается, но я всё же нахожу в себе силы выглянуть в окно, пытаясь увидеть стеклянный балкон на последнем этаже. Голова кружится. В груди целая буря эмоций — от стыда до непонятной тоски. Даже щёки вспыхнули.

— Высоко-о-о! — восхищённо тянет Тоська. — Мамочка, а там тоже живут люди?

— Судя по ценнику за квадратный метр, скорее небожители, — ядовито усмехается таксист. — Во всяком случае, они себя таковыми считают, буржуи проклятые.

Ирка усмехается ему в тон — оно и понятно, для неё сейчас начинается особо острый период межклассовой неприязни. Тоська ничего не понимает, но заворожённо шепчет:

— Ничего себе!

А я просто молча сворачиваю шею, до последнего вглядываясь в место своего первого и единственного настоящего полё… падения.

Настроение окончательно и безнадёжно портится. До полуночи мы с Иркой снова сортируем и отмываем весь этот копчёный хлам, который подруга почему-то упорно называет товаром.

— Ир, ну хватит! — наконец бросаю я босоножку. — Ну это же бесполезно! Кто это купит? Их и в принципе-то кто покупал, эту голую клеёнку и низкосортную резину? Что тут спасать вообще? Они и до этого копейки стоили, а по распродаже вообще в минус пойдут в перерасчёте на время и силы!

— Ну извините, — обиженно поджимает губы подруга. — У нас тут Арманиев и остальных всяких там Гучиев нема, мы как-то больше к клеёнке и резине привыкли. Зато у нас, в отличие от некоторых небожителей, есть где переночевать и даже, хотя и не брендовая, но своя собственная сменка имеется!

Буравим друг друга взглядами, кипя внутренним гневом и усталостью.

— Ладно, извини, — первая уступаю я. А что тут ещё скажешь, если я действительно сижу в её доме и в её одежде. — Я не права, да. Товар твой нормальный, просто очень… бюджетный. И, наверное, его даже по распродаже возьмут. Просто я не в курсе.

— А у нас, между прочим, почти вся страна в таком ходит! — победно заявляет Ирка, и вдруг отбрасывает закопчённую мокрую туфлю. — Ну надо же что-то делать, Лис, ну хотя бы попытаться!

Я ухожу в коридор и возвращаюсь с кошельком.

— Вот, — достаю карту, — здесь тысяч пятнадцать. А здесь, — достаю другую, — около пяти должно остаться. На этом пока всё, я сильно потратилась на днях. — Вздыхаю. — Вот тоже, дура, блин. Знала бы, что так всё получится, лучше бы вместо эротического белья квартиру сняла.

— Стесняюсь спросить, и почём же нынче буржуйские портки? — хмыкает Ирка.

— Сорок пять, — скостив цену почти в половину, вру я. И поймав странный Иркин взгляд, оправдываюсь: — И это ещё дёшево, между прочим, потому что бренд и ручная работа!

— Капец. Два месяца моих кредитных выплат — за трусы, которые даже трусами назвать нельзя! Я, наверное, чего-то в этой жизни не понимаю.

А я вдруг вспоминаю, как эти самые две с половиной тесёмки расползались в нетерпеливых руках Лжедмитрия, и душно краснею.

— Ещё вот, смотри, — протягиваю Ирке кредитку, — здесь лимит сто двадцать тысяч.

— С ума сошла? Я не возьму! И так в долгах вся.

— Там беспроцентный период три месяца. За это время мы точно что-нибудь придумаем! К тому же, это же будет мой кредит, а не твой. А уж я-то с ним точно разберусь.

— Я не возьму, Лис. Спасибо, но нет. Во всяком случае, сначала перепробую все другие способы.

—