Шрифт:
Закладка:
ГЛАВА 6
«Леди Джэн» находит друга
первое время мадам Жозен настаивала, чтобы имущество умершей молодой женщины оставалось неприкосновенным, по крайней мере еще несколько недель.— Мы должны выждать немного, — уговаривала она чересчур торопливого и горячего Эдраста. — Кто знает, а вдруг ее хватятся и начнут разыскивать? Мы можем быть привлечены к ответственности, если откроется, что она остановилась у нас и умерла в нашем доме. Нас, пожалуй, заподозрят в грабеже. Если же мы сундуков не вскроем, никто не будет иметь права обвинять нас в присвоении ее багажа. Доктор Дебро свидетель, что она занемогла горячкой, и всякий скажет, что я поступила хорошо, приняв участие в судьбе приезжей и приютив теперь сиротку-дочь. Когда все это подтвердят, меня, конечно, хорошо вознаградят за все хлопоты и расходы…
Эти доводы матери сильно повлияли на Эдраста, не отличавшегося добросовестностью. Он смертельно боялся попасться в когти закона, помня о судьбе отца.
Если бы мать или сын обратили внимание на странное объявление в местной газете за подписью «Голубая цапля», они не были бы так спокойны. Но они редко заглядывали в газеты.
Прошло шесть недель. Жозены решили, что опасность миновала. Они начали с того, что переселились в самую отдаленную часть города и там, на улице «Добрых детей», сняли удобную квартиру. Мадам Жозен очень соблазняла мысль отдохнуть от всякой работы и пожить барыней. Но осторожность напомнила ей, что, устроившись так, она возбудит подозрение. Каждый невольно спросит себя: откуда она так разбогатела? И потому она решила продолжать заниматься чисткой кружев по-прежнему и завести также небольшой магазин галантерейных товаров. Все-таки кое-что перепадет в карман, а в то же время такое скромное заведение придаст приличный характер ее новому положению.
Между вещами, принадлежавшими покойной матери Джэн, находился бумажник с двумястами долларов, скрытый мадам Жозен от своего сына. Из денег, оставленных ею в дорожном мешке, о которых знал Эдраст, она покрыла все расходы на скромные похороны, отдала доктору, что следовало, и оставила немного на всякий случай. В мешке оказались различные вещи, кружева, вышивки и, наконец, хорошее белье, платья и разные другие предметы женского туалета. В одном из чемоданов была шкатулка, туго набитая письмами на английском языке. Из этих писем мадам Жозен, конечно, могла бы узнать все нужное об умершей леди и ее дочери, но беда была в том, что она плохо читала писаное, особенно на чужом языке. Показать кому-нибудь их она боялась, а потому все откладывала свое намерение рассмотреть эти письма. Раз как-то вечером она ушла со двора. Милый ее сынок, не говоря ни слова, сжег всю пачку писем в кухонной печке. Он в этом не сознался матери, когда та нашла кучу сожженных бумаг, превратившихся в пепел. Но сомневаться в этом не приходилось.
— Что же мне теперь делать? — рассуждала про себя Жозен. — Может быть, он к счастью все это сделал, а может быть и наоборот.
Она успокаивала себя следующими рассуждениями:
— Если у меня на плечах осталась девочка-сирота, не отсылать же мне ее в воспитательный дом, как другие бы это сделали! Нет, я её буду беречь, лелеять, воспитывать, как родную дочь, буду заботиться о ней, как о собственном ребенке.
На этом-то основании мадам Жозен и делала всё возможное для того, чтобы незаметно и поскорее забрать в свои руки имущество девочки-сироты и ее матери. А главное, плутоватая женщина палец о палец не ударила, чтобы разыскать родных или знакомых покойной и удостовериться в ее личности. Из детского гардероба она выбрала для «леди Джэн» все то, что было попроще и попрочнее для ежедневной носки. Платьица же с кружевами, вышивками и лентами она отложила в сторону, рассчитывая продать их как можно выгоднее, если представится случай. Из гардероба матери мадам Жозен сделала также строгий выбор. Для себя она отобрала те платья и вещи, которые при всей своей прочности и элегантности не бросались бы очень в глаза, хорошее же белье, дорогие кружева и другие предметы туалета послужили ей отличным материалом для выставки в своем магазине.
Несмотря на свою дерзость, Жозен не была спокойна, когда начала развешивать и раскладывать в своем магазине все те хорошенькие вещи, которые она вырыла из чужих сундуков. Притом ее не столько пугал суд публики, сколько сама девочка-сирота. Что, если «леди Джэн» узнает платья и вещи своей матери и спросит ее об этом? Мадам Жозен бросало в жар и холод при мысли, что завтра утром девочка в первый раз увидит убранную как следует модную лавочку.
Это утро наступило наконец. «Леди Джэн» встала с постели и вышла бледная, с припухшими глазами, небрежно одетая, кое-как причесанная — это было живое олицетворение печального заброшенного ребенка. Неся по обыкновению на руках любимицу свою — цаплю, девочка прямо повернула в боковую дверь, ведущую в палисадник, не заглянув даже в соседнюю комнату. А между тем Жозен давно поджидала ее, стоя на пороге. Видя, что ошиблась в расчетах, она вспылила и нетерпеливо крикнула:
— Да иди же ко мне, дитя! Дай застегнуть сзади твое платье. Ты сегодня и волос даже себе не причесала. Так не годится делать! Ты уже большая девочка, можешь сама одеваться и причесываться, и ты должна это делать. Не смотреть же мне за тобой ежеминутно. У меня и без тебя хлопот много. — Затем, смягчив тон, Жозен начала нежно приглаживать золотистые волосы малютки.
«Леди Джэн» мельком взглянула на столы с бельем, кружевами и разными дамскими уборами и вдруг вскрикнула:
— Это мамина шкатулочка! Как вы смели взять ее себе?
Девочка схватила со стола старинной работы ящичек и бегом направилась в спальню.
Жозен сделала вид, что не обращает внимания на выходку малютки, и не отняла у нее этой вещи. «Леди Джэн» не расставалась со шкатулочкой в продолжение целого дня, и только ночью, когда сон одолел ребенка, Жозен разжала пальчики ее рук и, высвободив из них шкатулочку, спрятала ее подальше.
— Я долго не покажу ей этой вещицы, — рассуждала сама с собой Жозен — Ей это вредно. Она чересчур волнуется. Я не буду спокойна ни одной минуты, пока не спущу с рук всех вещей, принадлежащих ее
