Трэвис выдавливает себе зубную пасту, когда я встаю и говорю:

— Я пойду помоюсь.

Он кивает и хмыкает.

— Я имею в виду, реально помоюсь. В ручье.

Я вижу, как понимание отражается на его лице.

— Смотреть не буду.

— Спасибо. Видит Господь, мы оба пахнем не очень хорошо. Тебе тоже стоит подумать о том, чтобы помыться.

Его брови взлетают на лбу.

— Ну не одновременно, — поспешно объясняю я. — После меня, имею в виду. Можешь помыться после меня. Если хочешь.

Черт. Можно ли еще сильнее выставить себя идиоткой?

Он издает один из тех странных, тихих, хрюкающих звуков, что я слышала от него раз или два.

— Понял.

Небо темнеет, но полная темнота еще не наступила, и от костра полно света. Я подхожу к ручью и снимаю грязную одежду, убедившись, что Трэвис изменил позу и сидит спиной ко мне.

Я оставляю на себе майку и трусики, потому что не могу заставить себя раздеться под открытым небом. Затем захожу в ручей.

Ручей довольно крупный, и глубина воды составляет около шестидесяти сантиметров. Мне с лихвой хватает, чтобы намочиться, намылиться и смыть все с себя.

Я наслаждаюсь этим. Очень. Чувствую, как грязь, пот и пыль последних дней смываются с меня прохладной водой.

Я приседаю и наклоняюсь, чтобы опустить под воду всю голову, расплетаю волосы и надеваю резинки на запястье, чтобы не потерять.

Царапая ногтями кожу головы, я жалею, что нет шампуня. За неимением лучше я намыливаю руки мылом и переношу пену на волосы.

Не лучший вариант, но и то хорошо.

Выпрямляясь, я чувствую себя намного лучше. Воздух становится прохладнее с наступлением темноты, но температура вполне комфортная.

Я смотрю в сторону Трэвиса. Он до сих пор сидит в той же позе. Его спина прямая как кол.

Наверное, он даже не испытывает искушения глянуть в мою сторону.

Мои женские прелести его явно не прельщают.

Интересно, как выглядела его жена.

Одновременно с этой глупой мыслью я что-то слышу. Внезапный звук, заставляющий меня дернуться и тихонько вскрикнуть.

Трэвис уже вскочил на ноги и шагает в направлении шума.

Я обхватываю руками свое туловище и стою в неглубокой воде, одетая лишь в промокшую белую майку с трусиками, и наблюдаю, как Трэвис отправляется на разведку.

— Оставайся здесь, — отрывисто говорит он, продолжая идти в направлении звука.

На минуту он растворяется в сгущающейся темноте и деревьях.

Я в совершенно беспомощном положении, и мне это не нравится, так что я вброд выхожу из ручья и выхватываю пистолет из кобуры рядом с одеждой.

Я держу его наготове, когда Трэвис возвращается.

Он качает головой.

— Ничего там нет. Думаю, просто ветка сломалась и упала.

Я расслабляюсь и нагибаюсь, чтобы положить пистолет обратно.

Когда я выпрямляюсь, Трэвис смотрит на меня. Его глаза фокусируются на моем лице, а потом опускаются ниже. Его плечи напрягаются. Щеки слегка краснеют. Он втягивает странный маленький вдох, и его взгляд еще раз быстро пробегается по моему телу.

Затем он дергается и хмуро смотрит на меня.

— Проклятье, женщина. Прикройся. Ты такая мокрая, что с таким же успехом могла бы стоять голышом.

Я тянусь за полотенцем и хмуро кошусь на него в ответ.

— Тебе необязательно быть таким злыднем. Мы услышали странный звук, так что я подумала, что пистолет важнее моей скромности.

Он хмурится намного драматичнее, чем когда-либо прежде, и поворачивается ко мне спиной.

— Скажи, когда будешь в приличном виде.

Я вздыхаю и вытираюсь. Мысль о том, чтобы надеть грязную одежду на прекрасное чистое тело вызывает рвотные позывы.

— Я завернусь в полотенце, пока моя майка и трусики не высохнут.

Трэвис неразборчиво бурчит. Затем, минуту спустя, спрашивает.

— Прикрылась?

Я подтыкаю край полотенца, чтобы оно надежно держалось на груди.

— Да. Прикрылась. Иисусе, Трэвис. Ты как будто никогда в жизни голой женщины не видел.

Он бросает на меня косой взгляд, поворачиваясь лицом, но ничего не говорит.

Я бы предпочла, чтобы он со мной спорил. Тогда у нас хотя был бы нормальный разговор, а не та ситуация, где один хмыкает в ответ на попытки поддерживать нормальную человеческую беседу.

Я забиваю болт на этого раздражающего мужчину и сажусь перед огнем, чтобы расчесать волосы. На это уходит много времени, потому что волосы у меня длинные и густые, а я три дня не расчесывала косы.

Трэвис подходит, чтобы взять полотенце из кузова.

— Что делаешь? — спрашиваю я.

— Пойду помоюсь, раз ты говоришь, что я воняю.

— Я не хотела быть грубой. Я же тоже воняла.

Единственным ответом служит очередное неразборчивое ворчание.

— Вот, — говорю я, поворачиваясь в его сторону с маленьким кусочком мыла. — Можешь взять… — я шумно сглатываю, потому что Трэвис наполовину снял футболку.

Мой взгляд безошибочно падает на широкую мужскую грудь перед моими глазами.

Это совершенно прекрасная грудь. И его пресс плоский и хорошо очерченный. На груди у него растет немного светлых волосков, и мне очень нравится, как это выглядит. А от правой подмышки до пупка у него пролегает тонкий белый шрам.

Я перевариваю это в те несколько секунд, что требуются ему, чтобы стянуть футболку через голову.

— Прости, — говорю я, и мои щеки горят. Это нелепо. Ничего же не случилось, просто он снял футболку. — Я просто хотела дать тебе мыло, если хочешь.

— О. Да. Спасибо, — он берет мыло и ждет, пока я отвернусь, прежде чем делать что-то еще.

Я сижу на камне у огня, спиной к нему, и заканчиваю расчесывать волосы. Я слышу, как он движется. Шорох одежды. Плеск воды.

Интересно, остался ли он в трусах, как я. Наверняка.

Мне интересно, какое у него нижнее белье.

Мне очень хочется повернуть голову и взглянуть украдкой.

Но это было бы грубо. И неприлично.

Он не подглядывал за мной, так что я тоже не могу подглядывать за ним.

Вместо этого я сосредотачиваюсь на расчесывании своих мокрых волос.

— Мыла больше нет.

Услышав его слова, я поворачиваюсь, не подумав. К моему облегчению (разочарованию?), он уже надел джинсы и сушит волосы полотенцем.

— Ничего страшного. Может, мы найдем еще мыло в каком-нибудь доме или типа того, — я справилась с колтунами в волосах, но еще не заплела обратно. Я вижу, как Трэвис косится на них, будто его что-то удивляет. — Я пойду сполосну рубашку. Хочешь, твою тоже постираю?

Он моргает, будто не понимает, что я предлагаю.

— Трэвис?

— Что? О. Да. Конечно. Спасибо, — он все еще елозит полотенцем по волосам. Он делает