плотную одежду незаметно суньте руку ему в карман, и, если обнаружите, что объект недостаточно упруг, редакция советует вам незамедлительно бросить этого придурка и предупредить своих подруг, чтобы понапрасну не тратили на него время.

Не следует легкомысленно относиться также к мощи и изобилию выброса спермы. Знайте, что самец, достойный своего звания, должен при эякуляции целиться в мишень, расположенную в пятидесяти трех сантиметрах от выходного отверстия. Если ему не удается попасть в яблочко с первого раза, дайте ему второй шанс. Но если он снова промажет, посоветуйте ему в будущем вступать в отношения со слабовидящей партнершей. Не забудьте, что объем эякулята должен быть не меньше столовой ложки вместимостью, равной вместимости дегустационной ложки Жерара Момэ для снятия пробы с желе из трюфелей и раков, приготовленного по его рецепту, разработанному специально, чтобы радовать вкусовые рецепторы посетителей его ресторана в деревне Гран-Борнан. Помните, что сперма должна быть плотной и обладать зернистой фактурой; она не должна стекать между зубцов вилки, как сырые сливки, об использовании которых вы можете прочитать в этом номере в нашей рубрике «Кулинария», чтобы в вашей тарелке на все лето поселилась непередаваемая свежесть.

Чтобы избежать каторжного труда по сортировке мужчин, наш главный редактор давно отдала предпочтение мастурбации. Что касается меня, то после ряда разочарований я приняла решение стать лесбиянкой. Женское тело – не моя чашка чая, но у него имеется неоспоримое преимущество в виде отсутствия лишенного блеска пениса, похожего на кусок мрамора с едва заметными прожилками, который нам впаривают как голубой алмаз.

Цементные заводы Уоллета

– Разумеется, я не разрешала ему и пальцем меня коснуться.

Даже смотреть на себя не разрешала, даже издалека, даже исподтишка, потому что смотреть на чье-то тело уже означает сексуальное домогательство. Муж остается желанным, если он на протяжении всей жизни находится на подъеме. Если же он топчется на месте, или катится назад, или заболевает, он мгновенно становится еще менее эротичным, чем обсиженные мухами трупы, изображения которых помещают на свои обложки некоторые журналы, чтобы поднять тиражи. Лично я отдала ему свою любовь, как только он окончил Национальную школу администрации, и держала его за руку, пока он ступенька за ступенькой преодолевал карьерную лестницу на цементных заводах Уоллета. В конце концов он занял пост генерального директора, и, поверьте мне, в честь такого события он получил возможность сполна насладиться моим телом. Я даже не возражала, чтобы он набрал пару лишних килограммов, и позволяла вечером после работы выпить кружку пива. Я сделала над собой усилие и пригласила его родителей в Канны, хотя, уверяю вас, в наших плетеных креслах на веранде они смотрелись так, словно явились прямиком со скотного двора. Доходило до того, что накануне заседания совета директоров я помогала ему сбросить напряжение и делала тайский массаж.

– И ради чего я шла на все эти жертвы?

С ним произошел нелепый, невероятный, неправдоподобный несчастный случай, какие, полагаю, происходят с извращенцами, втайне мечтающими о китайской пытке. В одну душную и облачную субботу он играл в гольф. Началась гроза. Вместо того чтобы побежать спрятаться в помещении клуба, он решил изобразить из себя громоотвод и получил от молнии знатный удар клюшкой. Пожарные. Американская больница. Ожоговое отделение. Взбешенные акционеры – опубликованная в прессе заметка об этом комичном происшествии грозила увести всех клиентов к конкурирующей фирме «Лафарж», вследствие чего их дивиденды испарились бы быстрее, чем исчезает в ладони экономически несостоятельного попрошайки горсть мелочи.

– Когда пришло письмо о его увольнении, он еще находился в коме.

Я устроила ему сцену прямо в реанимации и уже собиралась хорошенько ему врезать, когда появилась медсестра и отговорила меня от этого шага. Больше я его не навещала, предоставив это право нашей домработнице, которой он всегда внушал жалость. Придя в себя, он позволил себе три месяца реабилитации.

– Несмотря на это мне вернули его изуродованным.

Я категорически отказалась тратить его сбережения на пластическую операцию. Он выглядел настолько безобразно, что наши друзья, приглашая нас на ужин, при виде его фыркали, пряча лица за салфетками. Я поняла, что он продолжает ходить в гости не ради соблюдения светских приличий, а из чистого эксгибиционизма. Развестись я с ним не могла, поскольку меня обвинили бы в беспринципности. Он покончил с собой после полугода уговоров. Вдовство меня приободрило и придало мне сил перенести свое унижение.

Зонтики от солнца

– Я больше не хочу никакого секса.

Она сидела в углу огромной ванны в номере отеля, где мы только что занимались любовью.

– Ты не хочешь секса со мной.

Я никогда раньше не замечал, какой пронзительный у нее голос, – или я впервые к нему прислушался? Я вышел из ванной. Высунулся в окно и стал смотреть на поток машин. Они сливались в однородную субстанцию с преобладанием серого цвета и плыли в промежутке между домами, словно толкаемые невидимым поршнем, – медленно, как движется в узком цилиндре шприца наркотик или лекарство. Я запрокинул голову к безоблачному небу, находившемуся слишком далеко, чтобы иметь ко мне хоть какое-то отношение. Бесконечность пространства унизительна, как старость, которая была и остается единственным способом постичь, что такое время. Собственная жизнь раздражала меня и казалась слишком пресной и жгучей, жаркой и холодной, теплой и безвкусной.

– Ты хочешь меня бросить.

– Выгляни вместе со мной на улицу.

Она была в пеньюаре. Он нее пахло манговым шампунем, а может, печалью или слезами, украдкой промокнутыми махровым полотенцем. Вроде бы у нее немного покраснело лицо, но я избегал смотреть на него, краем глаза обшаривая комнату, – так с недовольством разгребаешь кончиком вилки на тарелке мясное ассорти, отбрасывая в сторону ненавистную салями и ядовито-зеленый салат.

– Ты хочешь, чтобы я ушла.

– Слишком много слов.

Она опять заговорила. Я уже не помнил, когда познакомился с ней – то ли сегодня днем, то ли назавтра после ее рождения. Возможно, она была дочерью моей подруги, а возможно, моей младшей сестрой, с которой я испробовал новый вид спорта – инцест. Прохожие под окном ее не интересовали, хотя я показывал ей на них пальцем. Они спасались от солнца под соломенными шляпами или зонтиками, украденными тем же утром в затерянных в глубинах XIX века лавчонках, опасаясь знойного дня, еще на Рождество предсказанного гениальным метеорологом, которому никто не поверил – вплоть до сегодняшней ночи середины апреля, когда термометры начали взрываться от изумления и негодования.

Непоколебимое чужое благополучие

– Я преподаю литературу в частной школе в