Шрифт:
Закладка:
– Вся изба вокруг обгажена, огород бурьяном зарос, а сами все на лавках лежат. Бывало, придут к нам, упадут дедушке в ноги: «Вахрамей Семеныч, дай немного муки, Христа ради…» Дедушка и велит им дать пуд муки.
Нет, они были никакие не больные – просто известные на всю деревню лодыри: землю не пахали, огород не сажали, и даже уборную не строили – бурьян же есть…
Из лени лень! Но лень, хоть и страшна как грех, все же не самый страшный грех – потому и смеялись мать и тетка.
Самый страшный грех совершали те, кто уничтожал деревню, уничтожал Россию. И не надо прикрываться никаким раскулачиванием, никакой коллективизацией, «борьбой нового со старым».
А «неперспективные деревни», а бесовский «перестроечный» крик: «деревня – черная дыра»?!.
Это было прямое, умышленное уничтожение. Умышленное!..
Вышли мы с бережка опять на дорогу. Никого. Вот-вот начнет смеркаться, пора бы ехать в гостиницу в Усть-Коксу. Вдруг появляется джип с новосибирскими номерами. Останавливаем. Нет, ему в другую сторону. В раздумье стоим на дороге: надо пойти по деревне, поискать родственников, нагрянуть, что называется… Но снова, теперь с другой стороны, летит тот же джип.
– Садитесь! До Усть-Коксы, оказывается, всего-то десять километров – отвезем!
И хорошие люди из Новосибирска, само-собой бесплатно, домчали нас до Коксы, развернулись, улыбнулись – и улетели по своим делам… По пути в гостиницу – еще одна, последняя, сцена. Идем по улице, и в ряду других домов – маленький, серый, замшелый домишко, а во дворе – только трава, а посреди двора с неприкаянным видом сидит на чурбаке средних лет мужичишка. Я пару раз на него оглянулся, и он крикнул:
– Эй, чего смотришь?
Я помахал рукой – привет…
Сколько таких домишек – мужичишек по России? Больше, чем донов Педро в Бразилии – и не сосчитать… Бразилию я упомянул не случайно! Мы к ней еще вернемся – в связи с моими староверами…
А пока вернемся в самое красивое место на земном шаре – Горный Алтай. Дай Бог ему счастья и процветания, а самым красивым Сергей Залыгин его назвал в телевизионной беседе с Валентином Распутиным, когда обсуждалось строительство Катунской ГЭС: оба выступали категорически против. Не знаю, окончательно ли остановлен проект, или за минувшие 20 лет было просто не до него. Однако, планы по развитию энергетики в России озвучены грандиозные: второе ГОЭЛРО, мол, требуется. Как бы не вернулись к старым планам на Катуни… Не в этом ли будет и заключаться «последняя битва добра и зла» – на реке Катуни, о чем говорится в книге Рериха?
Хочется верить: продолжится жизнь. Как виделось Рериху в добрых строках его книги «Алтай – Гималаи».
«И странно и чудно – везде по всему краю хвалят Алтай. И горы-то прекрасны, и кедры-то могучи, и реки-то быстры, и цветы-то невиданны».
«Говорят, на Алтае весною цветут какие-то особенные красные лилии. Откуда это общее почитание Алтая?!».
«Приветлива Катунь. Звонки синие горы. Бела Белуха. Ярки цветы и успокоительны зеленые травы и кедры.
…Увидели Белуху. Было так чисто и звонко. Прямо Звенигород»…
К счастью, к великому счастью – это все осталось.
Людям бы счастья на такой прекрасной земле…
Тува
Навсегда запомнились названия деревень: Владимировка, Шурмак, Самагалтай, Балгазик… Хотя правильно, вроде, Балгазын. Но какой же русский, да еще старовер, будет говорить Балгазын? Балгазик!
Лето 1965–го для меня стало прямо-таки староверческим паломничеством: мы и в Коксу – Уймон еще раз съездили, а потом и в Туву – все по родственникам, по родственникам…
Наши родственники из Тувы. Середина 1960-х годов.
Если Уймон помнится мне тихим и безлюдным, то в тувинских деревнях жизнь била ключом. И дети, и старики, и мужчины – женщины в расцвете сил. Которые встречали нас со всем родственным радушием, хотя все они были нам двоюродные-троюродные, а то и далее того. По старой-то вере – до шестого колена родниться надо! Во всяком случае, шестиюродным братьям–сестрам жениться – выходить замуж друг за друга запрещалось. Родня. Если в Уймоне и окрестных селах колена такого родства в 60-е годы вряд ли можно было отыскать, то в Туве картина другая. Народ сохранился. Судя по тому, что в каждой деревне у нас с матерью находилась масса всяческой родни, народ сюда перебрался из Горного Алтая. Впрочем, историческими изысканиями я не занимаюсь: возможно, русские деревни существовали здесь и ранее, а я пишу о том, что сам видел и слышал.
Мужики мне рассказывали, как происходило переселение: ехали они обозом, со всем домашним скарбом, семьями, с женами и детьми, со скотом – а тувинцы иногда налетали, пытались налетать на обоз верхом на лошадях. Тувинцев можно понять: они хозяева здешних мест, а к ним без спросу вторгаются какие-то чужие люди. Однако, по рассказам мужиков, достаточно одного выстрела в воздух, чтобы всадники рассеивались кто куда… Тувинцы отделывались легким испугом, а положение русских староверов было гораздо серьезнее – это им приходилось спасаться бегством, как когда-то их прадедам: спасая себя, свой уклад, свой мир, свою веру… Хотя, казалось, жизнь уже так устоялась: и власть их давным-давно признала, и даже призвала защищать окраину империи от набегов «кыргызов и прочих инородцев и разгонять оных по всем горным щелям» – потому и вплоть до 1914 года они были освобождены от воинской повинности. И воевать ни с кем не надо, и разгонять… Сохранились только предания, как в 19-м веке уймонцы и жители других сел ездили в гости к родственникам в Кузнецкий округ – и если в пути на них наскакивали аборигены, то кержаки умело отбивались «батиками» – этакими палками с утолщением на конце. Вот и весь «разгон». Владели уймонские крестьяне «искусством батика» – украшали своих противников так, что другой раз супостаты к ним соваться остерегались.
Однако на такого супостата, как чучундра Пакалн в Улале, не говоря уж о московских супостатах, уймонский батик короток… Тут нужно другое «искусство батика» – которым могли овладеть такие люди, как Рерих… Но они, как видите, купились на московский «батик» – сказочно фальшивый.
Бес хитер!
Не просто власть переменилась – антихрист пришел! Начал проводить «раскулачивание» – лучших крестьян истреблять, остальных – в колхозы сгонять, и веру христианскую уничтожать. Но козни
