Шрифт:
Закладка:
Именно тогда Гленда огляделась и увидела, что хор теперь присоединился к ним в комнате. Десятки мужчин и женщин, в их глазах горел тот же фанатичный блеск, который, как она знала, должен был быть в ее собственных. Излияние любви, исходившее от них, было ошеломляющим. Когда ее глаза медленно привыкли к темноте подвала, она смогла увидеть, насколько прекрасны были вокалисты Лорда. Все мужчины были гладкими и гибкими, женщины - чувственными и с пышными формами. Все они были обнажены, мастурбировали и ласкали друг друга, их глаза светились похотью и были устремлены на Лорда с обожанием и голодом. Каждому из них не хватало своих сердец. Рваная дыра, окруженная изуродованной плотью и тканями, была всем, что осталось там, где должны были быть их сердца. Вот тогда-то она и поняла, что такого было в этой песне. Речь шла не о том, чтобы отдать свое сердце Богу, а о том, чтобы отдать его Лорду. Они пели о нем.
Пока она смотрела, Лорд, казалось, рос в ее глазах, пока не заполнил всю комнату, а затем и всю церковь. Стены церкви рухнули, а он продолжал подниматься, расти, расширяться, пока не заполнил ночное небо во всех направлениях и не заслонил луну и звезды. Теперь он был для нее всем. Он был для нее целым миром, и для нее больше никогда не будет существовать ничего, кроме него. Он был ее новой Высшей Силой.
Хор двинулся вперед, чтобы принять ее в свои ряды. Их руки порхали по ее плоти, снова возбуждая в ней желание и доводя ее до грани экстаза. Она начала петь. Голос вылетел из нее, как дух, отправившийся на небеса, а слезы радости покатились по ее лицу. Ей не нужно было, чтобы кто-то учил ее текстам. Это было в ней с самого начала.
Лорд улыбнулся, когда их радостный шум наполнил его.
Перевод: Zanahorras
"Tорс"
Она была просто торсом.
Никаких рук, чтобы обнять меня,
едва ли больше, чем
кровоточащие обрубки,
ампутированныe в плечах.
Никаких пышных
или роскошных бедер,
просто зазубренные осколки слоновой кости,
выступающие из ее тазовой кости.
Никаких губ для поцелуя.
Едва ли больше,
чем зубы
без языка
или горлa.
Но все еще визжащиe,
проклинающие
и кричащие.
Нет грудей, которые можно сосать и ласкать,
просто костлявые ребра
и пустая полость
там, где было ее сердце.
Перевод: Zanahorras
"Tерпи!"
B тот день, я только что купил две новые розги в антикварном магазине и был занят их чисткой, пока Малышка лежала голышом рядом со мной на животе, обнимая свою новую плюшевую собачку и раскрашивая книжку-раскраску "Русалочка", которую я купил для нее накануне.
Закончив иx чистить, я встал и посмотрел вниз на ее прелестную попку. От одного взгляда на неё у меня в штанах зашевелилось. Такая красивая задница. Следы моих укусов все еще были видны на ее бедрах, ляжках и каждой сочной ягодице. Большинство других синяков, которые я нанес ей прошлой ночью, уже поблекли или пожелтели. Ей нужны были какие-нибудь новые. Я начал постукивать розгой вверх-вниз по ее бедрам и этой сладкой попке.
- Это приятное чувство. Может, мне сейчас перестать раскрашивать?
- Нет. Просто терпи.
Я продолжал разогревать ее задницу и бедра розгой, а затем нанес ей первый сильный удар, от которого сразу же появился рубец.
- Ой! Папочка!
- Продолжай раскрашивать.
Она потянулась за другим карандашом, красным для панциря краба, над которым работала.
Я дал ей еще одну крепкую затрещину.
- Tерпи, - твердо сказал я. - Сделай Папочке красивую картинку.
- Да, Папочка.
Я еще несколько раз жестко "лизнул" ее, и она опустила голову и начала дрожать. Я вылез из штанов, снял рубашку и снова взял розгу. Я опустил ee еще сильнее, чуть не порвав кожу. Ее дрожь усилилась. Прилив дофамина. Подпространство. Сейчас она была на взводе эндорфинов. Ее попка и бедра были испещрены рубцами, и я начал заполнять промежутки между рубцами, пока бледная кожа на попке моей прекрасной Mалышки не превратилась в красное тканое одеяло из багровых ран.
Мой член был тверже, чем математическое исчисление. Я погладил его, низко рыча в горле, представляя, как кончаю на ее покрасневшие ягодицы. Какая прекрасная получилась бы картина.
Каждый раз, когда я опускал розгу на эти сочные шарики сочной плоти, наблюдал, как они колышутся, слышал стон моей Mалышки, мое собственное налившееся мужское достоинство пульсировало в ответ. Ее задница выглядела так, словно ей самое место на подносе для десертов.
Мое рычание стало громче. Зверь полностью проснулся и жаждал спаривания. Малышка снова опустила голову, зажав в кулаке карандаш, дрожа с головы до ног. Я по опыту знал, насколько влажной сейчас была ее "киска". Мысль о ее влажности усилила рычание. Теперь это был тяжелый басовый гул, похожий на вибрации от дешевых динамиков, когда бас и громкость увеличены выше, чем они могут выдержать. Только эти динамики взрывали "Дикое королевство"[6]. Звук какого-то крупного хищника, готовящегося убить антилопу.
Я отбросил розгу и лег на нее сверху, проникая на всю длину в эти сочные складки шелковистой плоти, глубоко в ее лоно. Я трахал ее медленно. Полностью входя, заполняя ее. Она ахнула.
- Продолжай раскрашивать.
- Да, Папочка.
Почти весь путь наружу.
- Твой член так приятен на ощупь!
Полностью, на этот раз - даже глубже.
Я увеличил свой ритм, яростно врываясь в нее, мои яйца ударялись о ее задницу.
- О, Папочка! О-о-о-о, ты такой клёвый.
- Закончи мою картину. И терпи.
- О-о-о-о-о-о! Да-а-а-а, Папочка.
Это был свистящий шепот, прошипевший сквозь стиснутые зубы.
Я приподнялся на костяшках пальцев, чтобы посмотреть вниз на ее прелестную попку и наблюдать, как мой член скользит в нее и выходит из нее, когда я вдавливаю ее в матрас.
- О, Боже! Ты ощущаешься таким чертовски огромным!
И я был таким. Мой член был таким твердым, что казался пятой конечностью. Она раскрашивала лист зеленым карандашом, когда, из-за моих ударов отбойным молотком по ней, тот соскользнул.
- Я сказал - терпеть. Это еще один удар розгой. Теперь продолжай раскрашивать.
- Да, Папочка. Я постараюсь. Я никогда раньше не пыталась раскрашивать, когда меня трахали.
-
