потому, что они, в отличие от него самого, были живыми. Этот человек не знал любви, дружбы, привязанности, радости. У него была только ненависть. И пороки, которые он удовлетворял.

Голос Снегирёва окреп, он поднял голову и теперь смотрел прямо на сыщика и его друга, переводя глаза с одного на другого. В его взгляде был отчаянный блеск человека, смертельно напуганного, что его не поймут или не воспримут всерьез.

– Павел Сергеевич, я думаю, вы знаете, почему отставили предыдущего директора гимназии и пригласили вашего патрона. Результаты учащихся были удручающими. А знаете, почему? Потому, что Виноградову не было дела, до того, что творилось в гимназии, он был удовлетворен своей позицией, и теми благами, которая она давала. А всем заправлял Нехотейский. Вы понимаете? Как может быть учителем человек, который ненавидит детей? Как?! Половина учеников показывала дурную успеваемость потому, что этот человек не мог их ничему научить, да и не мог вызвать хоть малейшее желание учиться. А те, кто подходил к экзаменам с хорошими оценками, в подавляющем большинстве, были бездарями с богатыми родителями. Они с радостью платили Нехотейскому, а тот уже выбивал из других преподавателей хорошие баллы для нужных учеников. Те же, кто имел талант, но не имел денег, бесконечно третировались. Вы не представляете, чего стоило им пробиться и преуспеть в таких условиях. Лешенька Остроумов, например! Он окончил учебу в прошлом году и поступил в Казанский университет! Гениальный мальчик! Помяните мое слово, мы еще будем говорить о нем, как о выдающемся ученом! Но как же его ненавидел Нехотейский…

– То есть он обложил всех учеников поборами? – пораженно спросил Павел.

– Ну, не всех, конечно, – махнул рукой Снегирёв. – Николай Михайлович был еще и трусом – он никогда не пытался открыто третировать тех, кто мог за себя постоять. Не сам, так за счёт родительского влияния. Но если он чувствовал слабину, то не стеснялся нагло вымогать деньги.

– Которые он пускал… – аккуратно подсказал Константин.

– Которые он пускал на выпивку и продажных женщин. Он мог жить на широкую ногу. Только ничего не откладывал – все тратил.

– Но что же пошло не так? – спросил Черкасов. – Слуги говорят, что он начал задерживать им жалование, а также был вынужден сменить номера Банецкого на более… гм… скромные развлечения.

– А вы не понимаете? – грустно улыбнулся Снегирёв. – Уже зимой стало понятно, что дни Виноградова на посту директора сочтены. Окончательно решение было принято незадолго до присуждения ему звания почетного гражданина. Это был такой… утешительный жест. И люди поверили в перемены. Поверили, что новый директор, кто бы им не стал, не будет держать при себе такого отъявленного мерзавца, как Нехотейский, и не станет закрывать глаза на его проступки.

– И перестали платить, – заключил Руднев.

– Да. Те, кто платил добровольно, поняли, что никаких услуг более Николай Михайлович им не окажет. Те, кто был им принужден, воспряли духом и отказали ему. О, как я смеялся наедине с собой, когда узнал об этом. Нехотейский был уже настолько развращен, что его гимназического жалования ни за что не хватило бы ему на жизнь. А, как я уже говорил, экономить и откладывать впрок он считал ниже своего достоинства. Словно в басне Крылова, Ивана Андреевича – лето красное пропел, а тут пришла зима.

Снегирёв замолчал и снова уткнулся взглядом в колени. Прилив сил, рожденный возможностью наконец-то выплеснуть все внутренние переживания, покинул его.

– Значит, у него было много врагов, – протянул Черкасов.

– Да, его многие ненавидели. Ученики, родители, другие пре… – устало начал Снегирёв, но затем осёкся. – Погодите-ка! Вы что, думаете, что его мог убить кто-то, связанный с гимназией? – его глаза подозрительно вперились в лицо молодого сыщика.

– Нет, что вы! – зарделся Черкасов. – Я просто хотел понять, что он за человек… Чтобы лучше представлять, как подступить к расследованию… – вышло оправдание настолько ненатуральным, что сидящий рядом Руднев с трудом подавил желание закатить глаза.

– Не надо мне врать в глаза, молодой человек, поверьте, после 30 лет работы учителем я таких неловких лгунов вижу насквозь! – резко оборвал его Снегирёв. – Нет, я отказываюсь верить, что кто-либо из работников гимназии, её учеников или их родителей мог убить Нехотейского, каким бы негодяем он ни был! А вы злоупотребляете моим гостеприимством и моей откровенностью! Поэтому прошу покинуть мой дом. Павел Сергеевич, вас это тоже касается! Честь имею! – долговязый учить неуклюже, но с внутренним упорством, встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен.

***

Друзья вышли от Снегирёва несколько ошарашенными. По описаниям слуг и Керенского, Константин уже представлял, что Нехотейским являлся человеком нечистоплотным и неприятным, но рассказ тщедушного учителя выставил его в куда более мрачном свете.

– Думаешь, он говорил правду? – поинтересовался Черкасов у друга.

– Ну, причин врать нам в лицо у Ивана Степановича, на первый взгляд, нет. Поэтому, думаю он не лгал. Возможно, несколько сгустил краски – мне очень сложно поверить в настолько прогнившую систему внутри гимназии, когда все знали о поборах и ничего не предпринимали. Снегирёв явно боялся Нехотейского, поэтому в его глазах он обретал поистине демонические черты. В реальности, руки Николая Михайловича могли не простираться так далеко. Но, согласись, его рассказ объясняет, откуда у Нехотейского были деньги на удовлетворение своих низменных наклонностей, и почему их поток резко иссяк.

– Не говоря уже о том, что эта история, что бы там ни говорил Иван Степанович, очень расширяет круг лиц, которые могли желать Нехотейскому смерти, – кивнул Черкасов. – Нужно будет завтра доложить Богородицкому, хотя вряд ли он обрадуется таким новостям.

– А я продолжу готовиться к началу занятий, заодно поговорю с другими преподавателями и, может быть, с учениками, которые уже прибыли в пансион. Вдруг, они тоже что-нибудь интересное расскажут, – глаза Руднева азартно горели. После двух месяцев непрестанной скуки, ему подвернулся шанс напрячь интеллект и развить бурную деятельность. Упускать этот шанс молодой учитель не собирался.

Глава пятая

«Черкасов получает взбучку, Руднев наносит визит»

В понедельник утром Черкасов прибыл в полицейскую часть. В общем зале было пусто. Городовые, которых Гороховский и приданный ему в помощь другой квартальный, Чернов, отобрали для участия в облаве, начнут собираться ближе к вечеру – трясти «веселую» Солдатскую улицу днем смысла не имело. Несколько часов до пробуждения пристава, Константин потратил на разбор и оформление бумаг, а также на аккуратную запись открывшихся по итогам общения со Снегирёвым обстоятельств.

Как и ожидалось, новости о нечистоплотной деятельности Нехотейского и, как следствие, расширении круга подозреваемых,