Шрифт:
Закладка:
– Что ж, твои рисунки безупречны.
– Безупречны? Спасибо, но я…
– Но я никогда не слышала ни об одной женщине – создательнице интерьеров. Я бы даже сказала более неожиданно – архитекторе.
Голди дала название тому, о чем я никогда не задумывалась. Занятию, в котором я могла бы найти своим эскизам применение. Вот, значит, как оно называлось! Архитектор интерьеров. Это словосочетание звучало так красиво, даже заманчиво! Однако скепсис Голди при слове «женщина» обескуражил меня и подавил всю радость от ее похвалы. Я потянулась за альбомом:
– Я не планировала им стать.
Голди задержала альбом вне моей досягаемости.
– Не сомневаюсь. Это же абсурд! – с абсолютной уверенностью произнесла она и, перевернув страницу, вперила взгляд в эскиз библиотеки с арочным сводом, квадратным столпом в центре и рабочими столами вокруг него: – Тебе следовало поставить там несколько статуй.
– Книги сами служат украшением. Вообрази их цвета. Переплеты из телячьей кожи и сафьяна, тиснение золотом…
– И неразрезанные страницы. Какой толк в книге, если ее никто не читает? Есть ли на этих полках место книгам в бумажных обложках? – Голди вернула мне альбом. – Тебе тоже нужен новый футляр, из лучшей кожи. Посмотри, все золото уже отслоилось.
Я ощутила разочарование, хотя не поняла – почему. Кузина ведь похвалила меня. Отчего же я почувствовала себя уязвленной?
– Как себя чувствует твоя мама? – поинтересовалась я.
Голди вздохнула:
– Я сожалею из-за ночного инцидента, Мэй. Иногда настойка опиума провоцирует у нее ночные кошмары.
– Настойка опиума? – Голди заколебалась. – Раз я приехала к вам жить, ты должна мне все рассказать, – потребовала я. – Я слышала, что вчера вечером говорили гости. Как давно болеет твоя мама?
– Всего несколько месяцев. Началось с головных болей, и доктор прописал ей эту настойку. Она помогла, облегчила боли. Но, честно говоря, маме все труднее и труднее без нее обходиться. Она почти все время проводит в постели. И, скорее всего, не вспомнит минувшую ночь. Она часто бывает не в себе… сама не ведает, что творит. Просто не обращай на нее внимание.
– Но у меня к ней так много вопросов…
– Вряд ли она сможет на них ответить, Мэй. И твои попытки с ней поговорить только еще больше помрачат ее сознание. Поверь: всем будет лучше, если ты не станешь их предпринимать. – Голди направилась к двери: – Не задерживайся.
Кузина ушла, а я в унынии проводила ее взглядом. Мне не хотелось давать волю страху за тетю и ее спутанное сознание. «Она часто бывает не в себе…» А в остальное время? Тетя Флоренс в себе? Я не желала ни расстраивать ее, ни смущать ее помраченный разум. Но должна же она была хоть что-то помнить о моей матушке, о прошлом. И потом – в каком состоянии она пригласила меня в Сан-Франциско? В трезвом разуме или будучи «не в себе»? По словам Голди, тетя Флоренс болела уже несколько месяцев. Письмо я получила две недели назад. Но моему приезду никто не удивился, да и прием мне устроили такой теплый! По крайней мере, на этот счет мне явно не стоило волноваться.
В дверь снова постучали, и в комнату вошла молодая китаянка. Я узнала в ней служанку с лицом в форме сердца – ту самую, что ночью указала мне дорогу к бальному залу. Одета китаянка была в скромную юбку и блузку, а ее голову украшал идеальный шиньон из блестящих черных волос, который лишь подчеркивал широту ее лица в области висков и изящество подбородка. Брови у служанки были прямые, глаза темные. А ее губы выгнулись в легкой, но дружелюбной улыбке, когда она поставила на туалетный столик принесенный поднос:
– Доброе утро, мисс. Меня зовут Шин. Я пришла помочь вам одеться.
Говорила китаянка с акцентом, но ее английский был совершенным. Кузина не предупредила меня о служанке, и я понятия не имела, как себя с ней вести и как к ней обращаться.
– О! Голди ничего мне не сказала. Я не ожидала…
– У вас, безусловно, должна быть служанка, – произнесла твердым тоном Шин.
Тотчас же почувствовав себя глупо, я выдавила только односложное «Да» и положила свой альбом рядом с подносом, на котором находились дымившийся паром кофейник, горка смазанных маслом тостов и крохотное блюдечко с абрикосовым джемом.
– Приятно познакомиться с тобой, Шин. И спасибо тебе за то, что принесла мне завтрак. Но помогать одеваться мне не нужно.
Я думала, что китаянка удалится. Однако она, не проронив ни слова, осталась стоять, словно ожидала от меня каких-либо распоряжений. А я не только не имела представления, как их отдавать, но даже не знала, какими они могли быть. Наконец Шин спросила:
– Вы уже распаковали вещи, мисс?
– Вещи? Ах, нет! Не успела… У меня не было на это времени, – забормотала я.
А Шин уже в ногах кровати открывала мой чемодан. Она вытащила из него полинявшую блузку цвета ржавчины, коричневую юбку и мое нижнее белье. Никаких модных комбинаций в чемодане не было, только поношенные панталоны и сорочка. Одежда служанки была лучшего качества, чем любой предмет моего гардероба, и я могла лишь догадываться, что подумала Шин о моих простеньких нижних юбках безо всякого рисунка и кружев, о розовом корсете, ставшим бежевым от многочисленных стирок, и штопаных-перештопаных носках. Я чуть со стыда не сгорела.
Но Шин этим не ограничилась. Молча, но решительно она начала стягивать с меня ночную сорочку. Легче было уступить ее настойчивости, нежели сопротивляться. «Просто надо к этому привыкнуть», – решила я. И все же моя кожа покрылась гусиными лапками, а глаза отказывались встречаться с глазами служанки. Я не понимала, куда девать руки, и не знала, как мне игнорировать ее, да и следовало ли это делать. В попытке скрыть свое смущение я покосилась на правую руку китаянки. На ней не было указательного пальца!
Я охнула.
– Мисс? – выдержав паузу, отреагировала Шин.
Разволновавшаяся и засмущавшаяся еще больше (ведь о таких вещах не спрашивают!), я пролепетала:
– Ничего, ничего.
А когда поняла, что уже одета, испытала облегчение.
– Ваши волосы, мисс, – сказала Шин, указав на мягкую скамеечку у туалетного столика.
Я покорно пересела на нее. Шин налила мне кофе и расплела мне косу, пока я ела, силясь не глазеть на обрубок ее пальца. Он действовал на меня как призрак, витавший в поле моего периферийного зрения. Но как же ловко управлялась без него Шин! Как проворно начала она расчесывать мои волосы! Я едва удержалась, чтобы не закрыть
