Шрифт:
Закладка:
Посоветуем же и читателям «Голоса Вселенной» не только заглядываться на яркие импортные упаковки, но и почаще всматриваться в символы, содержащиеся в них. Это поможет сохранить и здоровье и жизнь.
Тодор Дичев,
академик, врач-эколог
Юрий Петухов
Стихотворения
Набег
Зори пышут кровью,
что им боль!
Под небом – раздолье.
На земле – разбой.
А под синим куполом
Места вдосталь всем:
Куплено?
Не куплено!
И живи и сей.
Но трубой архангела,
как на страшный суд,
Черные посланники
в темноту зовут.
Там нет ничего уже –
пусто и черно.
Спрятался, в леса ушел –
повезло!
Да попробуй спрячься – быстр конь степной,
Не достанут саблею, дотянутся стрелой.
Князь, душой не крепкий, ускользнет.
Уведет дружину.
А народ?
Слезы не помогут –
лей, не лей.
И не жди подмогу –
«нету ей»!
Память
Стрибожьи внуки провевают память.
И вновь встают над ковылем полки.
И стяги с грозным ликом над полками –
Как персты указующей руки.
Полуязычники и полухристиане
С единой верой в справедливый меч,
И в руку твердую,
и в землю за плечами,
Которую обязаны сберечь.
Шеломы островерхие и копья,
И бронь, и нетерпенье седоков,
И пешей рати гул и громословье,
В себя вбирающее посвисты ветров.
Свистят стрибожьи внуки, завывают
И тело под кольчугой холодят,
И мрак восточный солнце пожирает,
И демоны удачи не сулят.
Придут снега сюда, придут метели,
Лютуя и зверея в пустоте,
И занесут, и заметут, развеют
Следов остатки.
Но воспрянут те,
Кто напоил ковыль горячей кровью.
И снежным смерчем поднятые вверх,
Объятья смерти разорвут любовью,
Сольются с снегом.
И падут как снег
Так далеко отсюда,
там, за Доном,
Где их так ждали, и уже не ждут,
Со всей землей навстречу,
с каждым домом
Они посланцами небес придут.
Завоют вьюги, стекленея в выси,
Сполохами свиваясь и грозя.
Но недоступна будет даже мысли
Их ипостась иная и стезя.
И серебристые их тени воплотятся
В обличье неподвластное уму,
И в воздухе прозрачном растворятся,
И воздухом тем в грудь войдут мою.
Стою.
Все помню.
Степь гудит ветрами.
Один я.
Что?
Нет, нет – я не один.
Стрибожьи внуки возвращают память,
Взвевая стяги тех, моих дружин!
Козельск
У костров степных ночами
Льстил акын:
«Ах, Батый,
Батый –
Молодой батыр!
Тридцать весен за плечами –
Под копытами весь мир!
Кровь от крови дедовой –
Чингисханович.
От полудня след ведешь –
За полночь.
У тебя не забалуют –
нога в стремени,
Покорить страну любую –
дело времени!»
К подбородку серпом черный ус.
Тесен хану дедов улус!
С океана к океану путь его лежит,
Начал дело дед,
ну а внук закончит.
Нет пути –
дорогу костьми замостит.
Ну-ка!
Кто еще
мостовой стать хочет?!
У Батыя полководцем Субудай –
Вдвое старше, втрое мудрей,
Приговаривал: «И у земли есть край,
И ты будешь там пасти своих коней!»
Сорок лет в походах, на коне,
Половину Азии испепелил.
И вот, на тебе, вдруг по зиме
В землю Русскую коня навострил.
Старый воин, хитрый лис Субудай,
Опочившего Чингиза верный пес,
Покоренных городов не считал,
Брал – и хану в подношение нес.
Пол-Руси в крови затопил.
Не свое, жечь чужое не жаль.
Где родился и рос – позабыл,
В юрте родину вез Субудай.
На Козельск Субудай налетел,
Ну, а взять его с лету не смог,
У Козельска Субудай «приболел»,
У Козельска Субудай «занемог»,
Приустал, сказал: «Пускай, Бурундай
Обивает у Козельска порог!»
Как на штурм повел войска Бурундай –
Каждый третий под Козельском лег.
И кричал, слюною брызгал Батый,
В ноздри пяткой бил раба своего:
«Ты, шакалий сын, мне город добыл?
Сколько войска положил за него?!»
Семь недель осаду город держал
И кипящею смолою со стен
Он непрошенных гостей привечал –
Уползали гости в лагерь ни с чем.
«Обломать не смог княжонка-щенка! –
Хан визжал, глазам не веря своим:
– Не хотела покориться Москва –
Я ее обратил в черный дым!
Во Владимир я въезжал на коне,
И стонала подо мною Рязань.
Золотые Ворота – по мне!
Мне ль в ворота позора въезжать?!
Ты заплатишь за все мне с лихвой –
Затрещит твой хребет, Бурундай!
Без тебя я возьму город злой
И по трупам я въеду туда!»
Приподнялся Субудай на кошме:
«Не казни его, хан, – молод он.
Отпустила меня хворь, видно, мне
Шею города гнуть тебе в поклон.
Нам не взять его – штурм обречен.
А в осаде – кору будем жрать?!
Не гневись, урусов мы увлечем
Своим бегством и в бору будем ждать!»
И где лагерь Батыя стоял
По весне траве в пояс расти –
Сколько крови имел, всю отдал.
Каждый вышедший из крепости.
Семь недель кровь лилася рекой,
И истек Козельск, остался пустой,
И встречал вражину город тишиной,
Детским плачем да женской слезой.
«Дети вырастут ростом с отцов!
Город злой – что же мне добрым быть?
И, согнав в ров детей, стариков,
Хан подручным шепнул: – Перебить!
Сжечь! Разграбить! Сломать! Завалить!
Все с землею сровнять навсегда!
Чтоб и в памяти истребить
Непокорные мне города!»
И, взирая на мертвых детей,
Хан вдоль рва на коне проезжал,
Знал, не хватит мечей и плетей.
И озноб его лютый трепал.
И читал он в застывших глазах
Что угодно, но только не страх.
И впервые ответа не знал –
Кто же здесь победителем стал!
Возрождение. Утро XV-го века
Триптих с прологом
Собирала Москва
