«любовь к ближнему, личное бессмертие, спасение и радость», но не разрабатывает его, не создает метафизики, в этом Зеньковский остается прав. Он не различает у Гессена «индивидуального закона», свидетельствующего «о сверхличном начале, через устремление к которому и формируется личность человека»[50], и «задания» личности, обращая внимание исключительно на последнее. Источником для критики Зеньковский берет работу Гессена «Основы педагогики» с подзаголовком «введение в прикладную философию», что изначально предупреждает нас о том, что системы метафизики здесь искать и не следует.

Сам Гессен «среди тем, составлявших предмет» его «настойчивых размышлений и занятий», «все более и более» его занимавших и тесно связанных с этикой и философией права, а также и с «политической свободой», называет «проблему правового социализма», которая станет содержанием его работы «Правовое государство и социализм»[51]. Акцентируя внимание на вопросах, связанных с обществом, государством и правом, он рассматривает их с неотделимо и подспудно присутствующей во всех этих размышлениях позиции об индивидуальной причинности и личности, что прослеживается и в его полемике со взглядами на личность Н. А. Бердяева, Ж.-Ж. Руссо, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, П. И. Новгородцева. Исследователями творчества Гессена А. Валицким и В. В. Зеньковским подчеркивается близость его взглядов к философии всеединства Вл. Соловьева, с которой он, однако, познакомится только по возвращению из Гейдельберга в 1909 г. и которую «в то время совершенно не знал»[52]. Впоследствии Гессен ее рассматривает наряду с творчеством Ф. М. Достоевского в статье «Борьба утопии и автономии добра в мировоззрении Ф. М. Достоевского и Вл. Соловьева». Возможно, поэтому позднее изменится и его философская лексика – в статье «Монизм и плюрализм в систематике понятий», опубликованной в 1928 г., он будет говорить о «понятии-идее», «общим» в котором является «полнота (πλήρωμα), или усовершение частного»[53], об «умалении» в содержании понятий; схожесть же позиций Гессена и Соловьева присутствует изначально. Можно предположить, что их сближает общее понимание единства сущего, постигаемого через неопосредованное мышлением допонятийное переживание. Вл. Соловьев, как известно, в уже упоминавшейся поздней работе «Критика отвлеченных начал», заимствует такое видение у И. В. Киреевского, который в свою очередь находит его у Ф. Шлейермахера. К Шлейермахеру обращается и В. Виндельбанд, ценностную концепцию которого поддерживает и развивает Г. Риккерт. Гессен, как ученик Риккерта, пользуется его интерпретацией образования смыслов из неопосредованного допонятийного переживания и абстрактной установки сознания на ценности. Риккерт также оговаривает близость такого переживания к мистическому, но отмежевывается от него как близкого к религиозному, Гессен же сохраняет религиозную основу переживания единства. Таким образом, не зная первоначально философии Соловьева, Гессен оказывается в своей интерпретации первичной индивидуальной каузальности близким к ней. Оставаясь в первую очередь учеником Г. Риккерта, на что он сам неоднократно указывает, Гессен обосновывает свои персоналистические взгляды преимущественно в категориально-понятийном поле неокантианцев, расстраивая и углубляя его введением новых понятий «трансцендентального эмпиризма», «первичной причинности», «объективной действительности», «кусков действительности» и др.

В творчестве Гессена можно проследить смещение теоретического интереса от гносеологии, социально-политической и этико-правовой проблематики к педагогической, то есть к «прикладной философии» воспитания личности. Отход же от занятий философией и общественной деятельностью мог быть связан с желанием не быть в эпицентре идейной борьбы, ему претил радикализм, набирающий силу в России в период Первой мировой войны как националистически окрашенный патриотизм, а затем как революционный марксизм с диктатурой пролетариата. По его же мнению, причиной было его «непреодолимое тяготение к Западу», а также «демократический либерализм, заставлявший с подозрением относиться ко всяким проявлениям популизма»[54]. Для революционной деятельности Гессен был, по всей видимости, потерян еще тогда, когда его отец, напуганный тем, что его сын, «как большинство молодых людей в то время», «был отчаянным революционером», отправляет его с братом учиться за границу, а именно, несмотря на прекрасное владение им французским языком, не в социально активную «колыбель революции» – Францию, а в спокойную Германию, в тихий средневековый городок Гейдельберг, при почти полном незнании Сергеем немецкого языка. Однако это не помешало Гессену впоследствии защитить диссертацию у мэтра неокантианства Риккерта с наивысшим баллом summa cum laude. Отдаленность профессорской среды от реальности, замкнутость ее на теоретических и идейных дискуссиях, проявившаяся в неспособности предвидения надвигающихся социальных катаклизмов и войн, описывает в своих мемуарах Ф. Степун. Такая же либерально настроенная профессорская среда окружает Гессена и в Петербурге. Отец Гессена был соиздателем журнала «Право», в редколлегию которого входили его дядя, профессор Владимир Матвеевич Гессен, а также известные профессора Л. И. Петражицкий, А. И. Каминка, Н. И. Лазаревский. В дни редакционных заседаний, по воспоминаниям Гессена, они собирались на их квартире за обедом или чаем, и он «прислушивался к их разговорам на политические, юридические и литературные темы». Позднее Гессен женится на Нине Минор, дочери профессора, с которой познакомился во время учебы в Гейдельберге. Все это создавало «умонастроение», способствующее тому, что по возвращению из-за границы в годы растущей революционной активности его статьи «были образчиком оторванных от реальности теоретических выводов и абсолютно бессильной позиции»[55]. После возвращения в Россию Гессен читает лекции по неокантианству, участвует в издании «Логоса». С осени 1914 г. он начинает читать лекции по педагогике, которая первоначально была для него «совершенно неизведанной областью», однако спустя два года он «уже нисколько не думал, что занялся несвойственным… [ему] делом»[56]. Педагогика ограждает Гессена и в годы эмиграции от характерной для нее идеологической борьбы, что после войны с наступлением советских чисток в Польше еще раз оправдало себя и дало возможность быть какое-то время «“укрытым” на педагогическом факультете».

Для Гессена центром философских поисков всегда были индивидуальность, личность и связанные с ней абсолютные ценности культуры: наука, искусство, нравственность, право, хозяйство. В начале своей философской деятельности Гессен выбирает темой диссертации «индивидуальную причинность», основные ее положения он проводит во всех своих последующих работах. Возможно, поэтому и сам он остается личностью с «индивидуальным законом», «неисчерпываемым общей формулой какой-нибудь профессии или программы, но от того не менее законом, свидетельствующим о сверхличном начале, через устремление к которому и формируется личность человека»[57], его индивидуальность. Сохранение своей личности, индивидуальности, самобытности от распада, от приятия чужих чувств и мыслей в эпоху их многообразия и стремительной смены, желание оставаться самим собой через отношение к сверхличному началу – такому заданию и следовал в первую очередь Сергей Иосифович Гессен, поэтому и знавшие его друзья вспоминают, что это был «человек редкостного благородства, и мудрец, мудрец без сомнения»[58].

Гессен в соответствии с неокантианской теоретизацией и трактовкой истории большое значение придает биографии личности. Как и Степун,