он оставляет воспоминания «Мое жизнеописание», в котором он с трогательной неудовлетворенностью собой раскрывает нам свои творческие поиски и жизненные перипетии. Поскольку и Яковенко в своей «Истории русской философии» неоднократно говорит о себе, то можно сравнить самооценки соратников-логосовцев. Так же, как и у Степуна, у Яковенко встречаем полное отсутствие каких-либо жизненных сомнений и неудовлетворенности собой, а только самоуверенное осознание своего превосходства и значимости философов-творцов ценностей культуры, а потому и живущих в истине данной культуры над ее несовершенством. Видимо, не в последнюю очередь поэтому обоим так удается критика как идей, так и жизни. Степун художественно очень убедительно иллюстрирует в своих литературных мемуарах включенность и активную сопричастность личности истории, ее желание изменить, пересоздать реальность. Оба, и Яковенко и Степун, были очень активны и популярны в эмиграции, являясь действительно публичными личностями, однако они не оставляют последователей, в то время, как о Гессене с благодарностью вспоминают его ученики, а его труды по педагогике используются до сих пор.

Об укреплении индивидуальной причинности объективностью. Поиск трансцендентальных оснований индивидуального

На учебу в Гейдельберг Гессен прибывает с братом в 1905 г., они записываются на философское отделение и начинают посещать лекции В. Виндельбанда о Канте, Г. Еллинека – по теории государства, Э. Ласка – по философии истории, М. Кантора – по дифференциальному исчислению. Гейдельберг – это центр по разработке методологии и теоретизации культуры и истории. Поэтому Гессен может сохранять и свой первоначальный интерес к изучению социальных проблем, связанных с социальной несправедливостью, но акцентируя внимание на индивидуальности. Если Степуна заинтересовали в первую очередь историко-философские проблемы, выражение духа в формах творчества и в культуре, то Гессена привлекла первоначально гносеология, разработка методологии познания применительно к исторической реальности. Поэтому он выбирает тему диссертации у Г Риккерта во Фрайбурге, работа которого «Границы естественно-научного образования понятий» окажет основополагающее влияние на все творчество Гессена. Определяющие положения философии будут им разработаны также уже в диссертации, цель которой соответствует изначальной установке неокантианства, провозглашенной В. Виндельбандом: «понять Канта значит его превзойти»[59], и состоит в превращении понятия «индивидуальной причинности» в «фундаментальный камень истины»: «Этому трансцендентальному рационализму Канта, который сводится к влияниям докритического рационализма, мы хотим противопоставить трансцендентально-эмпиристическую позицию, которая выдвигает проблему индивидуального прямо-таки на первый план, трансцендентально ее обрабатывает и тем самым с помощью индивидуального объективность не только не зарывает, что делали до-критические эмпиристы, но даже еще больше ее укрепляет»[60]. Индивидуальная причинность связывается Гессеном с индивидуальным законом и сверхиндивидуальным, надличностным бытием. Таким образом, он, как и Яковенко, стремится укрепить бытие, однако своеобразно, через трансцендентально-эмпирический взгляд, через укрепление объективности индивидуального. В существующей литературе о творчестве Гессена лишь констатируется, со ссылкой на его диссертацию, что его позиция определяется как трансцендентальный эмпиризм, но нигде не дается анализ этого направления, которое Гессен стремится ввести в философский дискурс, поэтому представляется необходимым рассмотреть его более детально.

Первоначально Гессен констатирует, что понятие индивидуальной причинности представляет собой кажущийся парадокс, решение которого призвано расширить ту сферу философии, которая способствовала и сделала возможным образование этого понятия – а именно трансцендентализм. Гессен делает исторический экскурс в разработке понятия общего, объективного, посредством которого познается и объединяется реальность. Первоначальное открытие Сократом объективности в родовых понятиях не позволяло рассматривать индивидуальное как носитель объективности. Индивидуальное или чувственное представляют собой элементы, мешающие достижению истинного, то есть общего и объективного знания, через индивидуальное нельзя выразить необходимое, как и найти полноту причинности. Такая установка составляет суть рационализма. Противоположная установка эмпиризма отдает приоритет индивидуальному опыту, но, как и рационализм, дает основание констатировать, что невозможно показать необходимость и причинность индивидуального. Даже у Юма «вера» (belief), приобретенная путем привычной ассоциации, имела необходимость общего закона, а не индивидуальной причинности. Таким образом, оба направления признают идентичность общего с объективностью и причинностью и то, что индивидуальное не несет в себе логической проблемы и не подвергается обобщающей логической обработке.

Только Кант, отмечает Гессен, открывает понятие трансцендентальной, априорной общности, которую он обозначает словом «вообще» (überhaupt). «Истина связана с общностью. Но это общее истинно не потому, что оно понимает особенное в себе, или потому, что оно из особенного выведено, а потому, что оно покоится на необходимых и общезначимых предпосылках… Весь смысл этой общности состоит в необходимости и общезначимости, с которой все субъекты должны признавать различные априорные понятия, которые предполагаются при всех истинных общих и особенных суждениях об объектах»[61] (курсив мой. – Ю. М.). Таким образом, возникает различие между общеродовым и априорным общезначимым, которое заставляет ответить на вопрос об их отношении друг к другу и к эмпирии. Хотя и у Канта «общее понятие собственно является носителем трансцендентального достоинства», Гессен показывает, что «это понятия чистого рассудка, которые и конституируют индивидуальное эмпирическое созерцание (Anschauung). Понятийное, т. е. общее скрыто в каждом объективном общезначимом логическом построении, а понятия посредством схемы образовывают индивидуальное эмпирическое созерцание»[62] (курсив мой. – Ю. М). Гессен отмечает характерную для Канта подмену общезначимого (Allgemeingültigen) с общеродовым (gattungsmässigen Allgemeinen), которая особенно заметна при различении им суждений восприятия (Wahrnehmung) и суждений опыта (Erfahrung)[63].

Далее Гессен констатирует, что послекантовский трансцендентальный рационализм, представленный Марбургской школой, связывает априорную общность с родовой, и видит в «априори своего рода высшую эмпирию, истинные высшие законы о действительности» (курсив мой. – Ю. М). Таким образом, заключает Гессен, «рационалист с необходимостью является методологическим монистом и натуралистом»[64]. Трансцендентальному рационализму Гессен противопоставляет трансцендентальный эмпиризм, который жестко различает эмпирию и априори, последнее является сферой философии и не связано с эмпирическими науками. Открытие Кантом сферы априори выводит на первый план «область предпосылок», т. е. область ценностей, «которые каждым, кто выносит научное суждение, совершает этическое действие, или ощущает эстетическое удовольствие, имплицитно признаются и которые теперь должны быть только раскрыты и привнесены в сознание»[65]. Априорная общность ценности не связана здесь с родовой общностью понятия, которая является теперь только одной из возможных оценок (истинности) эмпирии. Это делает возможным допущение не только общего, понятийного, но и индивидуального (эмпирического) в априори, в трансцендентальном.

Гессен отмечает, что несмотря на то, что трансцендентализм Канта делает возможным введение индивидуальной причинности, сам Кант остается в пределах «старой рационалистической тенденции» и усматривает причинную связь только в общем законе. Гессен заявляет, что «трансцендентальному рационализму Канта… мы хотим противопоставить трансцендентально-эмпиристическую позицию, которая выдвигает проблему индивидуального прямо-таки на первый план»[66]. Индивидуальное, к чему бы оно ни относилось – к индивидуальному понятию истории или к индивидуальной реальности, может быть также трансцендентально обосновано, как и общеродовые понятия. Гессен формулирует,