Хотя Эйзенхауэр не разделял панических настроений Черчилля, предсказывавшего, что весь Ближний Восток, если Запад не предприми решительных действий, может скоро оказаться под советским контролем, он также опасался революционного «эффекта домино», подобного тому, что имел место в Юго-Восточной Азии. Высадка 20 тыс. американских морских пехотинцев в Ливане для поддержки лояльного Западу президента Камиля Шамуна и десантирование 6 тыс. британских парашютистов в Иордании для поддержки короля Хусейна сразу же после свержения монархии в Ираке подтверждали серьезность этих опасений. Теперь, через два года после Суэца, США и Великобритания вновь действовали совместно и обсуждали планы возможной военной интервенции в Ираке. Однако, в отличие от Макмиллана, Эйзенхауэр не проявлял решимости прибегнуть к военной силе: его доктрина 1957 г. не предполагала, что США на практике будут непременно использовать военную силу для свержения коммунистических или левых режимов. США явно предпочитали открытой военной интервенции тайные операции спецслужб. Кроме того, США не хотели терять моральный капитал, который они приобрели в арабском мире после Суэца. Их репутация стала ухудшаться лишь в самом конце 1950-х годов, когда они, как и Великобритания, стали открыто занимать произраильскую позицию. Но госсекретарь Даллес прямо говорил о необходимости дистанцироваться от европейского колониализма.

Касем, ударивший по самому центру антисоветской блоковой системы на Ближнем и Среднем Востоке и к тому же установивший неплохие отношения с местными коммунистами, был для Москвы хорошим кандидатом в новые союзники. Международный кризис вокруг Ирака в 1958 г. был значительно более серьезным, чем принято считать. Советский Союз выступил с резкими угрожающими предупреждениями насчет англо-американской интервенции в Ираке. Решения в советском руководстве принимались непросто: представление о том, будто в то время при обсуждении вопросов внешней политики на Президиуме ЦК КПСС господствовало единомыслие, было связано исключительно с засекреченностью материалов его заседаний. Повторяя опасения военных, которые высказывались еще в 1957 г., маршал К.Е. Ворошилов на заседаниях заявлял, что ему не нравилась воинственность политики Советского правительства на Ближнем Востоке и что частое повторение угроз в адрес Запада их обесценивает (имелись в виду два заявления Советского правительства)[17]. Он считал, что поддержка прогрессивных режимов на Ближнем Востоке может иметь для Советского Союза катастрофические последствия, спровоцировав войну с США. Другие члены Президиума также не хотели войны, но считали, что лучший способ избежать ее — постоянно угрожать США. Эту точку зрения поддерживал Н.С. Хрущев. А.И. Микоян говорил, что США размышляют, пойти ли им на интервенцию в Ираке, причем их решение зависит от того, будет ли СССР в этом случае воевать, защищая угу страну. (Ирак в дальнейшем еще несколько раз станет объектом силовых акций Запада.) Ворошилов же утверждал, что Запад уже принял решение о вмешательстве, поэтому не надо рисковать, чтобы тем самым не стать обязанными вступить с США в открытое военное противостояние. Можно предположить, что вероятность столкновения великих держав из-за Ирака была тогда вполне реальной. Именно страх перед возможной военной англо-американской интервенцией лежал в основе обращения Хрущева к лидерам шести государств на конференции в Женеве 22 июля. Было принято решение об оказании военной помощи Ираку, а доставка вооружений и военной техники осуществлялась при помощи Египта. В то же время советское руководство спокойно отнеслось к отправке американских и британских войск в Ливан и Иорданию.

Между западными державами не было согласия и по вопросу о признании нового руководства Ирака. Когда вопрос об интервенции был снят, Англия посчитала необходимым признать Ирак, чтобы не толкать его в объятия СССР, США же не хотели торопиться, чтобы не вызвать обиду у лидеров Ирана и Турции. Тем не менее, США тоже пошли на признание нового режима. Но уже активно шло советско-иракское сближение, и под влиянием Москвы Касем согласился сотрудничать с коммунистами. Для Хрущева огромное значение имела асимметрия иракского кризиса. Признание Ирака Западом было расценено как политическая победа СССР, советский лидер стал действовать на международной арене гораздо более решительно (в частности, во время кубинского кризиса). Был сделан вывод, что Запад хотел силой свергнуть иракский режим, но отступил под советским давлением и что мощное политическое давление является единственным языком, понятным для западных соперников СССР. Таким образом, Ирак сыграл важную роль в холодной войне.

Именно во время этого кризиса предпринимались попытки втянуть КНР в новый оборонительный союз, что было связано с новой «малозатратной» военной доктриной Хрущева. Он верил в то, что подводный флот может значительно усилить обороноспособность страны, но порт Владивосток мог быть легко блокирован силами НАТО. Поэтому Хрущев хотел, чтобы Мао разрешил СССР пользоваться китайскими портами хотя бы в случае войны и установить на юге Китая радиостанции для связи с Тихоокеанским флотом. Но 15 июля 1958 г. Мао сам направил письмо Хрущеву с просьбой помочь в модернизации ВМФ КНР. Здесь опять сыграл роль личностный фактор. Вместо того чтобы ответить Мао письменно (такого рода документы обычно готовил опытный Микоян), Хрущев поручил послу Юдину передать китайскому лидеру устное послание. Мао интерпретировал ответ (подлинное содержание его беседы с советским послом неизвестно) как предложение создать совместный советско-китайский флот под командованием Москвы, т. е. как намек на то, что ему предлагают быть вассалом. В телеграмме 22 июля Юдину пришлось сообщить в Москву, что Мао отверг предложение, назвав его «проявлением великорусского шовинизма». Более глубокая причина этого и подобных конфликтов была в том, что критика Хрущевым культа личности Сталина и политика мирного сосуществования вызывала неприятие со стороны Мао. Так обозначились контуры идейно-политического противостояния, хотя контакты на высшем уровне с обсуждением совместных действий в борьбе с главным противником еще продолжались (в 1958–1959 гг. Хрущев в ходе конфиденциальных встреч с китайским лидером обсуждал вопросы координации действий СССР и КНР в сфере внешней политики и обороны).

Во второй половине 1950-х годов ярко проявился национал-утопизм Мао, его, по выражению Б. Шварца, «коллективистский мистицизм», с помощью которого он рассчитывал моментально превратить Китай в развитое государство, где будет построен коммунизм. В рамках этой волюнтаристской идеологии, далекой от классического марксизма и основанной на безумной вере во всесилие субъективного революционного порыва, с мая 1958 г. руководство КПК стало проводить курс на осуществление «большого скачка в промышленности и сельском хозяйстве» (с помощью дворовых плавильных печей удалось всего за год удвоить, а еще через год утроить выплавку стали), ускоренное создание крестьянских «народных коммун» (их было создано за два месяца 24 тыс.). Китай стал выступать против тезиса Хрущева о возможности предотвращения мировой войны и пошел на осложнение отношений со своими соседями, подвергнув бомбардировкам с воздуха позиции гоминьдановских войск на Тайване.