— Извините, мсье Керенский, чем стареть,

Может, лучше за Россию умереть?

Ради чести и престижа, не шучу.

Он смеётся: — Что я, рыжий? Не хочу!

Эту ленту посмотрела вся страна.

На деле премьер-министру помог несчастный (или счастливый?) случай, не будь которого, он, скорее всего, оказался бы в руках большевиков. На подступах к Гатчинскому дворцу, откуда начиналось бегство, случился приступ с одним из прохожих — местным офицером. Пока внимание отвлёк корчившийся на земле мужчина, премьер России в изгнании проскочил через испуганную толпу и смог спастись. В деревне под Лугой его приютила семья сторонников Временного правительства Болотовых, прячась у которых, он впервые и узнал о газетной утке. Раздражение по поводу сплетни не оставляло его до конца дней. При встрече с советскими гражданами Керенский сам возвращался к этой теме и просил передать на родину, чтобы там прекратили паясничать. Тщетно — шутка прижилась и на многие десятилетия оказалась приравнена к факту.

Другая легенда, сопровождающая Керенского, — об американском автомобиле — не грубое искажение фактов, но и она соответствует действительности лишь отчасти. 25 октября 1917 года премьер-министр действительно едва не был отрезан в Петрограде из-за необъяснимой поломки всех 15 машин Генерального штаба. Керенский вынужден был обратиться сначала к итальянцам, а потом к американцам за помощью и под личные гарантии получил в посольстве США авто. Но в последний момент удалось обнаружить (и завести) собственный транспорт — роскошный бронеавтомобиль марки Pierce-Arrow. На нём премьер-министр и отправился из города, посадив в американскую машину своих помощников. На половине дороги до Пскова, куда Керенский направлялся, от заёмного транспорта избавились из-за нехватки бензина. Дальше поехали на одном Pierce-Arrow. Роль американцев в спасении последнего главы до большевистской России, таким образом, сильно преувеличена.

Но по какой причине председатель Совета министров покинул столицу, охваченную восстанием крайне левых? В советской историографии поступок Керенского бескомпромиссно и осуждающе трактовался как бегство. В действительности многое указывает на другое. Спустя сутки большевики заняли кабинет экс-премьера и обнаружили в нём брошенные вещи. Керенский забыл, например, томик Чехова, который читал накануне отъезда. Такая небрежность не свидетельствует о трусости. Скорее — премьер-министр рассчитывал вернуться, так что даже не попробовал, уезжая, что-либо захватить с собой.

Свой путь Керенский мыслил так: двигаться навстречу войскам, которые он вызвал на защиту столицы, возглавить их и ударить в тыл большевикам. Альтернативная стратегия виделась бесплодной: в распоряжении Зимнего дворца оставалось лишь несколько рот юнкеров, отряд солдат-инвалидов и женский «батальон смерти». Отстоять власть с такими силами было невозможно. А значит, и оставаться в городе не имело никакого смысла.

Покинув столицу, премьер-министр прибыл в Гатчину, где обнаружил, что вестей от вызванного им подкрепления нет, как нет и свидетельств того, что войска выдвинулись к Петрограду. Держа себя в руках, Керенский отправился в штаб Северного фронта в Псков, где оказался свидетелем измены: генерал Черемисов, ответственный за выполнение поручения, отказался прийти Временному правительству на помощь. Современники считали, что он действовал по обстоятельствам. Предательство Черемисова вызывалось страхом перед солдатской массой, дружественно настроенной к большевикам, и заговорщического шлейфа вокруг него нет.

На счастье Керенского, офицер, готовый выполнять распоряжения, нашёлся. Ответив на неповиновение Черемисова отказом подчиняться ему самому, генерал Краснов всё-таки взял сторону Временного правительства. Собранные с запозданием войска направились к столице. Но дойти им было суждено только до Гатчины.

Войска, которые вёл в бой Краснов, у Керенского вполне могли вызвать подозрения, но никакого выбора не оставалось. Частично они состояли из казаков, на которых Временному правительству психологически трудно было положиться. В прошлом привилегированное сословие России, после революции казаки ушли в глухую оборону. С февраля 1917-го их обвиняли в стремлении вернуть старый порядок силой, и, деморализованные постоянным давлением, в бой их части шли чрезвычайно неохотно. Революция набирала обороты, и становиться её врагами было опасно.

Другая часть красновцев считалась прямыми противниками Керенского, поскольку ранее служила в частях Корнилова, которого премьер-министр обвинял в попытке захвата власти. Перед глазами Керенского разыгралась фантасмагорическая сцена. Один из офицеров, выполнив приказ премьера, отказался пожать протянутую в знак благодарности руку, демонстрируя нюансы своей позиции: военный соглашался подчиняться правительству, но при этом давал понять, что не имеет к Керенскому лично никакого уважения.

Собранные из ненадёжных людей войска не справились с первым же испытанием, ждавшим их у Пулковских высот. Разыгравшийся там бой показал, что ударной силой красновцев удачнее всего выступает их бронепоезд. Благодаря его залпам удалось продвинуться в глубь территории противника. Но уже через несколько часов железная дорога оказалась зоной риска — это профсоюз железнодорожников Викжель потребовал прекратить гражданскую войну, угрожая лишить страну транспортного сообщения. К миру понуждали как красновцев, так и большевиков, но выдержка слабее оказалась у первых.

Краснов согласился на перемирие, а затем и на переговоры, в ходе которых казаки стали поддаваться уговорам большевиков, предлагавших выдать им Керенского. Вовремя узнав об этом, премьер-министр посчитал, что и сам генерал Краснов состоит в заговоре. Последовала драматическая сцена, которую многие сочли комической. Керенский объявил своему окружению, что хотел бы свести счёты с жизнью, но боится, что его физически немощная рука (он болел) дрогнет. Адъютанты премьер-министра понуро тянули жребий за право выстрелить в шефа, и случай сделать это представился одному из них — Кованько. Но тот выполнять приказ отказался и, приведя своего начальника в чувство, стал горячо уговаривать его спасаться бегством. На том и порешили. Воспрянувший духом Керенский покинул расположение неверных ему сил, оставив вместе с ними и надежду возвратиться в Зимний дворец.

Судьба отвела последнему лидеру добольшевистской России ещё полвека жизни, проведённых в изгнании. Бывший премьер много выступал и писал. Его речи вылились в продолжительный монолог, в них звучали ноты самооправдания, гнева, горечи, раздражения и обиды. «Только теперь и слепым стало ясно, что в то время, когда я был у власти, была действительная свобода и действительно правила демократия!» — восклицал Керенский. Но эмиграция, политические симпатии которой клонились вправо, принимала бывшего премьера холодно.

Как описывал потом эти события Леонид Млечин, 25 октября власть перешла к большевикам, потому что питерцам было всё равно, кто хозяин Зимнего, лишь бы в городе воцарился порядок.

«В молочном тумане над Невой бледнел силуэт „Авроры“, едва дымя трубами, — вспоминал художник Юрий Анненков. — С Николаевского моста торопливо разбегались последние юнкера, защищавшие Временное правительство. Уже опустилась зябкая, истекавшая мокрым снегом ночь, когда ухнули холостые выстрелы с „Авроры“. Добровольческий женский батальон, преграждавший подступ к Зимнему дворцу, укрывшийся за дровяной баррикадой, был разбит.