Шрифт:
Закладка:
Княжеско-боярской элите такой ход событий был не по нутру. В 1534 году образовался заговор родовитых бояр во главе с Михаилом Львовичем Глинским против не очень-то родовитого, хотя и толкового Телепнёва-Овчины-Оболенского. Всё возрастающее влияние Ивана Овчины-Оболенского умаляло власть амбициозного Глинского, так что развитие событий умными людьми предугадывалось заранее. Елена Глинская и Иван Овчина глупцами не были, заговор был раскрыт, в результате чего дядя Елены – Михаил Глинский, опять попал в заточение, где и умер. Кому-то удалось сбежать. Так, из Серпухова со службы бежали в Литву воевода князь Бельский и окольничий Лятский. Процесс перебежек с тех пор не прекращался.
Боярин и князь Семён Фёдорович Бельский был племянником Ивана III и родственником Ивана IV, командовал войсками, но вот же – бежал вначале в Литву, оттуда – в Турцию, а с 1537 года оказался в Крыму и в 1541 году стал одним из инициаторов похода на Россию. В год бегства Бельского будущему Ивану Грозному исполнилось всего 5 лет, в год подстрекательств Бельского к походу Крыма на Москву – 11 лет. Так что не «кровавыми выходками» «тирана» объясняется ренегатство одного из Гедиминовичей.
Окольничий и воевода Иван Васильевич Лятский, бежавший с Бельским, прихватив с собой сына Ивана, был опытным военачальником, ещё при Василии III участвовал в Литовской войне 1514–1519 годов. Служил 2-м воеводой передового полка, 2-м воеводой полка левой руки, 2-м воеводой в Вязьме, 6-м воеводой в Коломне, 3-м воеводой в Кашире… В 1534 году попал в опалу, вскоре был прощён, назначен 5-м, затем – 2-м воеводой сторожевого полка в Коломне, но бежал, якобы опасаясь новой опалы.
Впрочем, в биографии Лятского был некий нюанс – в 1526 году он был послан Василием III в Польшу для утверждения мирного договора. Очевидно, тогда и показалась Лятскому польская вольготная – для шляхты – жизнь более привлекательной, чем строгая московская. И не за чинами ли и польскими наградами бежал «на Литву» засидевшийся на вторых и шестых ролях воевода? Во всяком случае, сын его верно служил польскому королю Сигизмунду I Старому в качестве подляского лесничего, а сам Лятский помог польскому картографу Антонию Виду составить первую достаточно достоверную карту России, имевшую однозначно военное значение.
Забегая вперёд, можно сказать, что, приглядываясь к фигурам и судьбам большинства «диссидентов» и «невозвращенцев» эпохи уже зрелого Ивана IV Васильевича Грозного, находишь такие вот «родимые пятнышки», «нюансы», «загогулинки» и червоточинки… Все они любили себя в России, а не Россию в себе, поэтому и страшились опалы больше, чем участи предателей.
В 1536 году умер в тюрьме старший дядя Ивана IV – Юрий Иванович, и в том же 1536 году был умерщвлён второй дядя – князь Андрей Старицкий, который то вёл интригу, взыскивая престола, то собирался бежать в Литву. Подверглись репрессиям и его бояре – их пытали и казнили торговой казнью. Некоторые сообщники Андрея были повешены. Итак, произошла ликвидация последнего удела – Старицкого. Дмитровское удельное княжество Юрия Ивановича упразднилось ещё ранее. Оба этих акта были исторически назревшими.
А в апреле 1538 года скоропостижно скончалась Елена Глинская… По утверждению автора «Записок о Московитских делах» Герберштейна она была отравлена Василием Шуйским-Немым, что очень похоже на правду – если знать характер этого княжеского рода, склонного к интриганству, и учитывать последующий ход событий на Москве.
Князь, боярин и воевода Василий Васильевич Шуйский-Немой, старший сын князя Василия Фёдоровича Шуйского-Китая, относился к природной высшей знати, в 1512 году получил от Василия III чин боярина, наместничал в Вязьме, Новгороде, Владимире, подавлял измену в Смоленске, командовал ратями. В 1533 году на смертном одре Василий III поручил Шуйскому «блюсти» его малолетних детей Ивана и Юрия и быть опорой великой княгине Елене Васильевне и её советником в делах управления государством.
Но вскоре Василий Васильевич Шуйский-Немой вместе с братом Иваном Васильевичем Шуйским-Китаевым был от дел Еленой отстранён. В результате и здесь тоже можно было ожидать заговора, и он был, но опытный Шуйский-Немой действовал осторожно и смог Елену устранить. Через неделю Телепнёв-Овчина-Оболенский был брошен в тюрьму и началось засилье братьев Шуйских.
Мамкой (нянькой) ещё княжича Ивана – будущего великого князя Ивана IV, была сестра Овчины Аграфена Челяднина. Иван, которому к моменту смерти матери исполнилось 8 лет, был привязан и к Аграфене, и к её брату. Овчина-Оболенский – фактически отчим великого княжича, имел на Ивана и большое влияние. Поэтому Иван – формально полноправный великий князь, очень эмоционально протестовал против ареста Овчины, однако дорвавшиеся до власти Шуйские просто оставили протесты мальчика без внимания. Овчину в заточении уморили, Аграфену насильно постригли в монахини и сослали в Каргополь.
Это был, если вдуматься, ключевой момент в становлении как человеческого, так и государственного характера Ивана Грозного. В 8 лет он остался без единого близкого человека рядом. Уже тогда морально ощущая себя государем, реально он оказался в положении бессильного мальчишки, вынужденного год за годом наблюдать, как пышным цветом расцветает в Боярской думе распря Рюриковичей Шуйских и Гедиминовичей Бельских, которые были едины и согласны лишь в одном – в третировании подрастающего Ивана.
Об атмосфере, воцарившейся тогда на Москве, хорошо написал итальянский зодчий Петрок Малый (Пётр Фрязин), один из строителей знаменитой кремлёвской колокольни «Иван Великий». Бежав на родину, Петрок объяснял свой поступок так: «Великого князя и великой княгини не стало. Государь нынешний (Иван IV. – С.К.) мал остался. А бояре живут в своей воле, и от них великое насилие, управы в Земле никому нет, между боярами самими вражда, и уехал я от великого мятежа и безгосударства».
В который уже раз российская правящая элита продемонстрировала свою антинациональную и антиобщественную суть. Впервые за много десятилетий на троне оказался настолько юный государь, что реальное правление должны были временно взять на себя наиболее зрелые и опытные в государственных делах вельможи. Их и формальным, и гражданским долгом должны были стать труды по развитию государства и его благосостояния, а они вместо этого принялись удовлетворять свои низкие вожделения и рвать друг у друга лоскуты власти. При этом княжата мешали силам, которые реально вели государство, и кончили тем, что физически оппонентов устранили – на
