делать всю работу. И почему она помогает? Ей-то с чего Клеберов боятся? Ладно эта бледная жопа, ей деваться некуда, ибо врет она или нет, а на костре все равно зажарят от греха подальше. Но спортсменке зачем рисковать? Она даже не знает, почему я прячусь от стюарда, — так какого хрена помогает? Сначала рябого придушила, теперь меня тащит. Это у нее хобби такое, незнакомых мужиков покрывать или у нее самой рыло в пуху?

Черт, ну и мутные пассажиры подобрались...

***

Мы не успели далеко забраться, прежде чем солнце окончательно скрылось за деревьями и лес укутала тьма. Но расстояние до глаз гвардейцев оказалось достаточным, дабы можно было безопасно развести костер. С которым поначалу возникли проблемы, однако бледная дамочка, прихватила с башни увесистую сумку.

— Даже огнива взять не потрудились… Ни еды, ни соли, ни даже плащей, вот чтобы вы без меня делали? С таким интеллектом, как только дышать не забываете? А все одно, коситесь, подозрения выпячиваете... Тьфу!

Брюнетка недовольно кривилась, продолжая подкидывать хворост в разгорающееся пламя, но молчала. Поворчав еще с полминуты, но так и не добившись реакции, аптекарь вернулась к пропитанной уксусом тряпке и ране на моем лице.

— Не дергайся, еще не начала!

— Я заранее практикуюсь…

Стиснув зубы, я закрыл глаза, готовясь стойко и мужественно перенести все тяготы и невзгоды средневековой жизни. Не помогло.

— Замри! Замри, кому… Да не вопи так! До чего голосистый… Ай, в пекло! Эй, девка! А ну держи его! Крепче, крепче держи! Ох, чего же начнется, когда за иглу возьмусь…

Боли не было. Была агония. Слово «страдание» не описывало и десятой доли интересных ощущений, что я испытывал во время процесса. И кто меня за язык дернул попросить осмотреть раны? Как же горит-то…

Когда все кончилось, аптекарь начала складывать «пыточные» инструменты в кожаный кошель. Хирургические ножницы, скальпель, шило, крошечная пилка для хрящей, все они были выполнено из чистого серебра. Не только ради понтов, но и для слабого бактерицидного эффекта, которым обладал этот благородный металл.

Стянув кошель шнурком, аптекарь устало вздохнула:

— Жить будет, а благо ли это, оставлю на чужой суд. Но только попробуй заявить про кривизну строчек, сам виноват, нечего дергаться!

Ощупав пришитую на место ноздрю и шов, что протянулся через все лицо, я промямлил дежурные благодарности и подсел к костру поближе. Глядя, как на прутиках подгорает пара беличьих тушек, я не сразу заметил охреневающие девичьи взгляды.

— Че? Чего так смотрите?

— Как бы… Твоя рана… Она ужасна.

— Не в моих правилах ругать свой труд, но, мамочки, вот это страхолюдина! Отныне тебя взамен пугала ставить можно. Ни одно зеркало не стерпит, лопнет.

— Да ну нахрен! Не может быть так плохо!

— О, еще как может! Представь, что у тебя появился новый рот. Мерзкий, рыбий рот. И протянулся он через все лицо по диагонали.

— Диаго…

— Наискосок, дура деревенская.

Брюнетка окрысилась, но снова проигнорировала оскорбление, возвращаясь к самолично пойманным белкам, ограничившись только:

— Ерунда. Шрамы украшают мужчину.

— О, так это не ты мгновение назад назвала его ужасным?

— Я сказала не подумав.

— Сказать не подумав, значит сказать именно то, что думал! Умолкни и вернись к готовке этих крыс, за которыми полвечера по деревьям лазала. Уверена, кухарка из тебя лучше, чем мыслитель.

Пока женщины собачились, будто дембеля у раздачи в столовой, я молча стискивал челюсть, дабы не стонать. Все болит, рану жжет, башка трещит, тошнит как незнамо что. Стоило больших усилий поддерживать себя в сознании.

— Эй? — под нос сунулся кусок подгоревшего мяса. — Ты как?

Голос брюнетки звучал участливо, но ее взгляд избегал моего изуродованного лица. Нехотя приняв кусок белки, я вспомнил, что ничего не жрал минимум три дня. И чем только блевать умудряюсь…

— Как-как, как в порту. Жопа в мыле, хрен во рту. Сама не видишь?

Брюнетка подсела еще ближе и, поглядев на дамочку, что была слишком занята втихую хомяча полоски копченой рыбы из своей сумки, еле слышно спросила:

— Ты ей веришь? В эту историю про аптекаря? Она не попытается прирезать нас во сне или… Околдовать?

— Меня-то чего спрашиваешь? Я че, ясновидящий? Нашла, блин, справочную.

Спортсменка раздраженно цокнула и молча отсела, демонстративно отворачиваясь.

Через боль прожевав и проглотив кусок белки, я вздохнул. Не надо на ней срываться. В конце-концов, жизнью обязан. Пусть не уверен, что эта жизнь мне сильно нужна.

— Судя по инструментам, про аптекаря, может, и не врала. — я говорил громко, ничуть не таясь дамочки. — Но все что касается плена и работы из-под палки, полная туфта. Ну, брехня, то есть.

— Так мило, что говорите обо мне, будто меня здесь нет, но…

— Как ты понял? — внимательно слушая, брюнетка мигом забыла про обиду. — Объясни.

— Ну сама-то подумай. Было восемь работяг и восемь уголовников… Тьфу, бандитов. А еще были ты и она. Обе девятые и обе женщины. Один плюс один… Арифметику не обманешь.

Дамочка немедленно встрепенулась:

— О, я вижу, на что ты упираешь, но дозволь уточнить, кто сказал, что женские органы нельзя пересадить мужчине?! А? Все озвученное тобой, не более чем домыслы! Держи их при себе.

— Я, вообще-то, хотел сперва намекнуть на рыбу, что ты от нас прячешь, а про органы уже потом сказать, но раз уж ты сама с них начала…

Доказать нечем, но никакая она не жертва, а подельник. Иначе бандиты никогда бы не припасли для нее собственного донора. Правда, непонятно, как она сама себе операцию делать планировала? И где скрывает уродства или болезни, из-за которых решила прибегнуть к экстремальной медицине, граничащей с фантастикой?

Но то детали, суть не меняет. Она точно где-то наврала, а где и почему, не так уж важно. Самого факта достаточно, раз скрытничает, значит есть мотив, а если есть мотив, значит боится, а если боит... Короче, и так все понятно

Бледная девушка пыталась отбрехаться, но осеклась, когда увидела кинжал брюнетки.

— Проклятье, как можно быть столь недалекой?! Отчего ты веришь каждому лживому слову! Ты же сама нарекла его…

— Мерзавцем, да. Мерзавец он и есть. Из тех, кому не зазорно ступать по головам. И ты верно подметила, я впрямь недалекая. «Не самый острый меч в арсенале», как мне по сердцу говорили.

Разборки начинали напоминать сцену плохого сериала.

— Тогда