Девчонки обиженно засопели, но, слава богу, промолчали. Рыцарь отправился дальше, искать чем похмелиться, но остановился, когда заметил меня.

— О-о-о… А шлюховод под стать шлюхам! — гвардейцы поспешно рассмеялись шутке командира. — Кабы такую рожу, да в ночи не свидеть, не то дерьмо до… До ямы… Не... Дотащишь. Хм-м-м…

Чем дольше титулованный говнюк разглядывал мое увечье, тем серьезнее становился.

— Ну-ка, образина, за мной ступай. И краль с собой тащи.

— Во-первых, они не шлюхи, а во-вторых, мы…

— Сызнова рот откроешь, язык вырву. Шевелись! А ты, сержант, чтоб к ночи девок сыскал! Не то сам ею станешь.

Спорить с рыцарем было бесполезно. Язык рвать поленится, но башку проломить может. Гребанные титулованные ублюдки...

Пришлось подчиниться и засеменить следом зевающей туше, спешно соображая, какого черта происходит. Только не говорите, что барон награду за мою голову объявил… Это же насколько он расщедрился, раз даже сюда вести долетели? Сколько пообещал, если и рыцарь не брезгует?

Следуя за мной, аптекарь тихо ругалась:

— Сплошь невзгоды с тебя… Будто проклят. — Серина переключилась на рыцаря. — Прощения просим, благородный сир? Дозвольте леди объясниться, я не имею к этому человеку никакого отнош…

Сильная пощечина заставила аптекаря рухнуть, как подкошенную:

— Какая с тебя леди, рвань канавная? — высокая туша нависла над дамочкой.

— Милуйте, м’лорд! — вклинилась Пегги, имитируя деревенский говор и быстро-быстро кланяясь. — Сестренка не в себе, в отрочестве с ветки бухнулась.

Бычара удовлетворенно хмыкнул и жестом скомандовал идти дальше, не утруждая себя словами.

— Никакой он не р-рыцарь… — тихо скулила Серина, держась за плечо брюнетки. — Отродье бесчестное, руку поднимать…

— Много ты понимаешь… Сир, что дорожит честью и репутацией, никогда не согласится командовать фуражирами.

Так и хочется уточнить, где Пегги научилась разбираться в сортах рыцарей, но лучше повременить, не тоже огребу.

Следуя по лабиринту палаток, мы наконец добрались до самого крупного шатра в центре.

— Доложи его сиятельству… — рыцарь обратился к одному из караульных. — Сир Хьюберт «Веселый» прибыл. Скажи, по поводу гонцов с Холма, он поймет.

Гвардеец скрылся и быстро вернулся из шатра и жестом пригласил рыцаря войти. Оставляя нас под присмотром караула, он исчез за полами тента, украшенных гербами с рыбой.

Чего-то я вообще теряюсь… Че происходит? На кой-хрен сюда притащили? О каких холмах речь? Чую, дело не в награде за мою голову. Все-таки, «его сиятельство»… Такие люди наградой за мою голову даже не поинтересуются.

— Слышь, Пегги? — я и сам знал ответ, но надо было кое-что проверить. — А «сиятельство» это кто? Герцог?

Брюнетка клюнула:

— Граф, знамо-дело. К герцогам обращаются: «светлость».

— Ага, а чей это герб знаешь?

Брюнетка поглядела на «рыбу» и пожала плечами:

— Нет, но если алая полоса сверху, значит дом присягнул Молочному Холму. Изменники...

Угу, вот тебе и «деревенская простушка»…

Минут пятнадцать мы бакланили снаружи, гадая, какая же херня здесь происходит, пока, наконец, полы тента не распахнулись и на солнце не заблестел дорогой гамбез.

— Эй, образина!

Рыцарь швырнул мне яркий алый плащ и рулон пергамента, запечатанный воском.

— Надевай да поживее! Удача улыбнулась тебе почти как срака на твоей харе. Доставишь послание на стену и получишь аж три… То есть, один золотой! А девок здесь оставляй. Нечего им на стене делать.

Какое еще, нахрен, послание, какая стена?! С каких пор лорды ведут переговоры через незнакомых бродяг? Чушь, все это какая-то чушь…

Ладно, спокойно лейтенант, выдыхай. Всему есть разумное объяснение, сначала надо разведать. Понаглеть, что ли?

— Ага, чтобы их тут изнасиловали сто раз? Без девчонок и шага не сделаю.

Бычья шея вздулась, а лицо покраснело. Стоило больших трудов выдержать гневный взгляд рыцаря, однако кроме игры в гляделки ничего не произошло.

— Как скажешь, плевать, пусть только грязь стрясут. Идем, сведу до ворот, не то заблудишься.

— Не-не-не, погоди! — обнаглев еще больше, я попридержал рукав гамбеза. — Не припомню, чтобы соглашался что-то куда-то нести… Человек я, вроде, свободный, клятв не давал, верно?

Дуболом удивленно поглядел, как грязные ручонки марают дорогую вышивку и процедил:

— Рванина ты свободная, спору нет. Не желаешь службу услужить да монетой разживиться, так, гуляй. Только вот за оскорбление ответишь, а уж потом гуляй…

Его рука огладила эфес длинного меча, закрепленного в ножнах на поясе. Угрожает, говнюк, правом на дуэль выпендривается. Рыцарь, чью «честь» оскорбили, может вызвать обидчика на поединок. До первой крови, но этот точно сделает так, чтобы первая стала последней.

Будь дело в каком-нибудь городе, я мог бы послать его нахер и пойти к страже или сразу к управителю, дабы те поставили беспредельщика на место, потребовав предоставить доказательства «оскорбления». Но здесь, в военном лагере… Каптеры у них есть, а вот военной полиции не придумали. К лорду меня, понятное дело, не пустят.

Ладно, пес с ним, обнаглеем до предела. Напялив плащ, я смерил рыцаря вызывающим взглядом:

— Это когда это я тебя оскорбил, напомни? Когда назвал хренососом? Мать давалкой, а отца членодевкой? Или когда в рожу плюнул? А, кстати, забыл, хр-р-тьфу!

Рыцарь охренел с таких поворотов, недоверчиво утирая плевок с глаза. Бедный не знал, что и сказать. Караул у палатки давился смехом, а проходящие мимо гвардейцы и слуги округляли глаза.

Пегги шипела чтобы я остановился, а аптекарь не скрывала мстительного оскала, искренне наслаждаясь сценой.

— Вот теперь оскорбил, вот теперь и к воротам… Веди, сир Хьюберт «Веселый»! Да поживее! Гонцы письмо доставить желают.

Я почти молился, чтобы он достал меч. Чтобы врезал мне, отрезал язык, нос, член, что угодно. Но он даже не пикнул, а только насупился и молча повел через палаточный лабиринт, в сторону городских стен.

Просто так взять и утереться? Рыцарю? От какого-то бродяги да и еще на глазах у половины лагеря? Либо он самый терпеливый и добрый рыцарь в мире, либо мы в полной жопе.

Что-то мне очень захотелось обратно в лес. Поближе к волкам и подальше от красивых гербов феодалов. С волками хоть какие-то шансы были.

Глава 5: Честное вранье.

Городские ворота встретили вонью человеческих испражнений и хмурыми рожами на стене. Видимо, гарнизону было лень каждый раз спускаться на улицы, и