Шрифт:
Закладка:
— Далеко ли собралась в такую рань? — не выдержал он.
Девочка не сразу ответила, поглядела на приятеля и вздохнула. Мазайка выглядел как истинный ингри — белобрысый, скуластый, с узкими льдистыми глазами. Имя его и означало «красавчик». Кирья же была совсем другой. Маленькая и худая, глаза темные и сумрачные, глубоко посаженные, а волосы, напротив, кудлатые, вихрастые и рыжие, что у летней лисицы. Видать, боги ее такой неказистой создали, чтобы людям было над кем посмеяться!
Кирья помрачнела, вспомнив о своих обидах.
— Мне нынче не спалось, — заговорила она. — Как рассвело, так я и ушла на реку. Не хочу домой возвращаться.
— Что опять стряслось? — со вздохом спросил Мазайка.
Кирья нахмурилась еще сильнее, сжала тонкие губы.
— Братец Учай сказал давеча, что я никудышная. Тебя, говорит, никто и замуж не возьмет, — глядя на бегущую внизу воду, сказала она. — Я ему нечаянно горячей похлебкой на колени плеснула. А он обозлился и говорит — ну что ты за девка такая! Ты, говорит, и на человека-то не похожа. Диво лесное! Ничего, говорит, в тебе доброго нет, ни вида, ни нрава…
— Кто бы говорил! — фыркнул Мазай. — Он сам-то больше похож на хорька. А уж про нрав и вовсе промолчу…
Кирья фыркнула — в самом деле ее брат походил на хорька и ликом, и повадками.
— А старшак, Урхо, не вступился?
— Вступился, — еще мрачнее сказала Кирья. — Ничего, говорит, не возьмут, так невелика беда — будешь с нами вековать. Хоть ты и лесное диво, а мы тебя и такой любим.
— Ну молодец. Утешил! Но он не со зла.
— Да я знаю, что Урхо не со зла. А прочие?
— Что прочие?
— Думаешь, только Учайка такой злоязыкий? Я тебе просто не рассказываю. Девочки дразнят меня, — Кирья вздохнула, — то лисицей, то белкой зовут… Вот возьму да и уйду из дому!
— Куда? — недоверчиво спросил Мазайка.
— Да хоть в Ивовую кереметь! Попрошусь к добродеям в ученицы, вдруг возьмут?
Ее друг молча покачал головой.
— С чего ты решила, что в керемети легче будет? Знаешь, что про тамошние обряды рассказывают? Как начнут тебя добродеи в омут макать, покуда своими глазами всех водяников не увидишь…
— А ты почем знаешь? — недоверчиво спросила Кирья. — Туда же мужей не пускают.
Мазайка отложил сойку в сторону.
— В добродеи тебя не возьмут, — рассудительно, как взрослый, произнес он. — Они там при кереметях и живут поколениями, у них свои роды. Там детей с младенчества посвящают богам. Вспомни Ашега, жреца Вармы с Лосиных Рогов, — думаешь, для чего он дочь растит, для чего учит ее с лесными духами разговаривать и петь славословия в Доме Ветра? Чтобы потом отдать за рыболова?
— И куда мне деваться? — горько воскликнула Кирья. — Так и быть при отце и братьях? Мне такая жизнь не по нраву. День за днем по кругу ходит… Я так не хочу. Знаешь, какой сон мне недавно приснился? — Кирья робко взглянула на друга. — Золотые корабли летят по небу, раскинув крылья… И голос что-то шепчет в ухо — да так явственно! Я проснулась — и сама словно крылатая стала. Сердце колотится, кровь так и стучит в висках, будто меня позвали, а кто, куда — не знаю… Не веришь?
— Отчего ж, верю, — кивнул Мазайка. — Меня Дядьки тоже неслышимо зовут. Я всегда знаю, когда им нужно меня увидеть… — Он поглядел на девочку с любопытством. — Тот голос, что он шептал-то?
— Я не знаю. На чужом наречии.
Кирья вздохнула, сняла с плеч короб, поставила рядом.
— Думаю, боги тебя сами найдут, если ты им нужна, — сказал Мазайка. — А этим ребятам, кто дразнится, скажи… Я им…
— Что ты им? — Кирья покосилась на малорослого парнишку.
— Скажи — Мазай, внук Вергиза, велел, чтоб молчали. Иначе к ним ночью гости придут поговорить…
Кирья бросила взгляд на пояс приятеля, за который была заткнула костяная дудочка-манок, вырезанная в виде скалящейся звериной головы. Все ребята в селении знали, что это за дудочка, но лишь охотникам, и то не всем, доводилось слышать ее пение. Да никто особо и не рвался… Сказки о том, как кто-то сдуру решил проследить за Дядьками в их владениях, а потом нашли в лесу только его обглоданные кости, были любимейшими на посиделках темными зимним вечерами.
— Не трогай, — предупредил Мазайка.
— А я бы поглядела, как ты их зовешь, — сказала Кирья. — Может, и меня научишь?
— Что?!
— Я хочу уметь что-то такое, чтобы меня никто не обижал. Как тебя.
— Не знаешь, о чем просишь, — отмахнулся парень. — Дядек призвать — это лишь начало дела, а вот чтобы они потом добром ушли… А что до защиты, так у тебя отец есть и братья — какая защита лучше? А у меня — только дед…
— Ничего себе «только»!
Дед Мазайки хоть жил наособицу, в глухой чаще, а был важным человеком в роду Хирвы. Порой и жизнь, и безопасность всех зависели только от него. В последние годы он одряхлел и вовсе не появлялся в селении, однако успел обучить внука весьма многому. Сможет ли Мазайка когда-нибудь заменить его?
— Не уходи в кереметь, — повторил он. — Подумай, как отец горевать будет.
— Твой дед всем нужен, и ты тоже, — вторя его мыслям, ответила Кирья. — А я никому тут не нужна. И зачем я на свет уродилась…
Мазайка посмотрел на загрустившую подругу и внезапно решился:
— Научить призыву — не могу, это великая тайна. А показать тебя Дядькам могу. Со мной они тебя не тронут… Не забоишься?
Глаза Кирьи вспыхнули, она быстро замотала головой:
— Когда пойдем?
— Скоро. — Мазайка поглядел на тающее, уже совсем прозрачное око луны в небе. — Может, даже нынче ночью… А чем это так вкусно пахнет у тебя из короба?
Кирья засмеялась, вынула из короба только что испеченную ковригу. Половину отдала другу, а вторую кинула водяницам. Коврига поплыла, кружась, и скоро утонула. Дети сидели рядом, беспечно жуя вкусный хлеб, и глядели вдаль, на темную громаду, из-за которой уже показался ослепительный край солнца.
— Я порой думаю, — сказала Кирья, — вот бы туда забраться! На самый-самый верх!
— Туда?!
Мазайка прищурился, подставляя лицо ветру. В этом ветре — студеном, горском — даже в середине лета всегда ощущался привкус льда. Недаром огромную, длинную гору, что дыбится на востоке, прозвали