Главный дом в усадьбе Олсуфьевых Ершово Звенигородского уезда. Современное фото

Здесь висела еще картина Рабуса, представлявшая площадь перед кремлевскими соборами и на ней семью Олсуфьевых в качестве своеобразного портретного стаффажа. Наконец, здесь же находились два рисунка карандашом и мелом, изображавшие ершовский дом со стороны пруда и церковь. Большая полутемная библиотека сохраняла в своих шкафах французские преимущественно книги XVIII века и громадное количество всяких адрес-календарей, альманахов, в том числе готских, и других подобных справочников. Все это помещалось в красного дерева шкафах, тянувшихся вдоль стен. В библиотеке стоял и рояль, старинный, как всегда, flügel* (* флюгель — рояль фирмы Вирта, вытянутый в виде крыла или “хвоста” (нем.).); верно, комната эта, как самая большая в доме, служила чем-то вроде английского hall'a** (** холл — гостиная; главное, самое большое помещение в традиционной планировке английского дома; место для собрания семьи и приема гостей (англ.).). Столовая, отделанная под дуб, вносила диссонанс во внутреннее убранство, так же как и в более позднее время устроенная моленная. Лестница, увешанная большими картинами, как-то нелепо устроенная — ее, по преданию, забыл владелец усадьбы, планируя дом, — вела во второй этаж, где были жилые комнаты. В этих невысоких помещениях никаких вещей уже не было. Своеобразный музей существовал недолго. Ершово сделалось предметом каких-то спекуляций со стороны местного земельного отдела — в нем постоянно менялись хозяева. Мебель, картины, рисунки частью растащили, частью увезли в Звенигородский музей. Освободившееся помещение занял в конце концов дом отдыха.

Дом в Ершове, уже несколько позднего, николаевского ампира, со стороны двора украшенный только подъездом и гербом над ним, со стороны же сада — колонной лоджией, несомненно, возводился “под смотрением” московского зодчего, талантливого сотоварища Д.Жилярди, А.Г. Григорьева. Им, во всяком случае, была построена церковь, подписной проект которой сохранился в собрании чертежей архитектора. Ампирный храм несколько необычно принял вид высокой башни, как бы воскресив здесь тип церкви “иже под колоколы”, свойственный русскому зодчеству в конце XVII века. Внизу это куб с примыкающими к нему полукругами апсиды и притвора и двумя портиками на северной и южной сторонах; выше следуют ярусы башни, все более и более облегчающейся кверху, где в конце полусферический купол и ампирный шпиль над ним венчают все сооружение. Только по сравнению с проектом — с исключительно тонко исполненным чертежом-акварелью — в натуре все стало более вытянутым в высоту. Ершовская церковь — своеобразный ампирный храм-стрела. Внутри — стильный иконостас, конечно, исполненный по чертежам того же мастера; на стенах храма более поздние по времени мраморные доски памяти родных и друзей, связанных с Ершовом, с семьей Олсуфьевых. На одной из досок, насколько помнится, стоит имя Фета[26]. Кругом Ершова — пашни и луга, леса и перелески. Ничто не выдает среди них присутствие усадьбы.

Колокольня церкви в Ершове. (Взорвана в 1941 году). Фото 1920-х гг.

Имя архитектора Григорьева по счастливой случайности всплыло в истории русского искусства. Открытие мастера — одна из тех чудесных находок, волнующих и увлекательных, которые составляют радость исследователя. Безвременно скончавшемуся историку русской архитектуры В.В. Згуре принадлежит честь обнаружения творческого лица художника. Клубок счастливо и удачно начал разматываться на кладбище. Было известно место захоронения Григорьева, любопытного архитектора московского ампира, чьи чертежи, среди многих других, нашлись в Историческом музее. Старик сторож указал на родных, приходивших в прежние годы на могилу. По адрес-календарям удалось проследить потомков вплоть до преподавателя Петровской сельскохозяйственной академии Страхова, у которого по счастливой случайности отыскался и небольшой архив, и интереснейшее собрание чертежей, поступившее в распоряжение исследователя. Смерть В.В. Згуры прервала работу над монографией о Григорьеве. Только на специальной выставке в Казани появились впервые удивительно тонко и тщательно исполненные пером и акварелью чертежи в сопровождении краткого очерка, [исключенного при переиздании из] каталога.

Надо сделать какие-то усилия воображения, чтобы представить себе целый город, отстроенный в стиле ампир, где каждая подробность, каждая мелочь рождается из стилевой устремленности художника, не нуждаясь в истолковании при хитроумном разгадывании, как это приходилось делать всегда при всякой попытке, даже мысленной, восстановить старину. Трудно представить себе на основании чертежей Соляной городок Шо, с таким размахом скомпонованный Леду, или архитектурный наряд северной столицы в чертежах Томона, или, наконец, ампирную Москву Григорьева. Все эти дворцы, дома, особняки, церкви, монументы спаяны в единый организм стиля. Мастер строил много — но теперь, растворившись в новом городе, в большинстве случаев совершенно исчезнувшие, эти сооружения живут только в чудесных чертежах-акварелях. Здание Опекунского совета на Солянке, дом Челноковых, усадьба Хрущевых на Пречистенке — вот то немногое, что бесспорно принадлежит Григорьеву. Разрушен дворец великого князя Михаила Павловича, уступив место новому зданию лицея, не сохранился дом князя Грузинского и многие другие особняки послепожарной Москвы. Скромный труженик-архитектор, наделенный какой-то удивительной радостью творчества, сквозящей в его чертежах и рисунках, безвестный выходец из крепостного звания всегда скромно стушевывался рядом с [модными] иностранцами Жилярди и Бове. Он творчески перенял их — он упорно нес вглубь годов свой чистый, кристаллически ясный ампирный стиль. В папках накапливались проекты — церкви, фасады домов, планы, наброски орнаментов, тонкого рисунка отделки комнат, шкафов, кресел, даже надгробий. И надгробия эти [делают] почти бесспорным [нрзб.] авторство Григорьева в Ершове, Суханове, Усове, Кузьминках. Он создавал лицо города и окрестностей.

Пожар Москвы "способствовал ей много к украшенью" — этот отзыв Гриб‹оедова› устами героя его комедии, разве не предопределил он чудесной строительной деятельности Б‹ове›, Ж‹илярди› и Гр‹игорьева›.

Кораллово

 Родственными узами было связано с Ершовом в нескольких верстах от него расположенное Кораллово, так же находящееся вдали от Москвы-реки. Кораллово — собственно, искаженное Караулово, так же как наименование Саввина монастыря Строжевским, показывает, что здесь были некогда военные аванпосты для защиты Звенигорода. Конечно, от этого теперь не осталось никаких следов. Собственно, от старины сохранилось здесь очень мало. Дом в усадьбе — двухэтажный, каменный — был построен во второй половине XIX века и является довольно неинтересным и скучным “ящиком с окнами". Перед ним небольшой сад, парк с прудом. Только при въезде сохранились затейливые ворота, пережившие много десятков лет, — два рустованных пилона, украшенных волютами с совсем маленькими, почти миниатюрными на них львами, удивительно курьезными здесь и забавными. Когда-то при Васильчиковых дом в Кораллове был наполнен исключительной и своеобразной обстановкой, очень редкой в русских усадьбах и лишь дважды встретившейся еще — в Подушкине и Остафьеве. Это была мебель средневековья и северного