Шрифт:
Закладка:
– Брешет! – вспылил Гирт. – Мина, он тебе так сказал, чтоб в аллее пообжиматься!
На этот раз девушка с длинной косой ответила кудрявому парню хмурым взглядом.
– Ты просто завидуешь.
– Вот еще!
– Да. Потому что Сив ходит в Нижний город. – В ее взгляде сверкнуло презрение. – И еще потому, что Сив получает приказы напрямую от Никого. – И добавила: – Сив – а не ты.
Кудрявый парень уже покраснел от злобы.
– Мина, – заметила девушка в мужском костюме, – сейчас не время. Пора бы начать собрание.
– Нет, давайте уж это обсудим. Гирт, ты постоянно плохо отзываешься о Сиве у него за спиной.
– Если бы у меня были деньги его папаши, я бы не тратил столько времени на пустой треп!
– Давайте-ка все успокоимся!
Теперь заговорили все разом. Спор пошел на повышенных тонах. Никто уже не смотрел на Нолля, когда он подошел к окну и отдернул ветхую шторку. С улицы послышалось тарахтение моторного фургона.
– Довольно! – сказал Иной резко. – Слышите?
Все замолчали, прислушиваясь. Тут же испуганно поднялись.
– Я ухожу. И вам советую сделать так же.
– Так, давайте по одному, – прошипел Гирт. – Герро, туши свет. Мина, иди первой – укрой станок.
– Я знал, что так все и будет, – бормотал плечистый парень с козлиной бородкой, собирая листовки с пола. – Если выберусь, то я с вами больше…
– Тсс… Брось их, живей!
Нолль вышел на улицу первым. Подождал, прислонившись к покрытой плесенью стене дома. Сверху пока никто не спускался. Вскоре по улице мимо него пронесся полицейский фургон. Нолль не стал дожидаться его возвращения: свернул за угол и, уходя дворами, снова услышал за спиной рев двигателя. Потом – топот ног, гул клаксона, полицейские свистки. И наконец звук разбившегося стекла. Должно быть, фургон все-таки развернулся. Или к Красному дому успел подъехать другой.
Так или иначе, было уже невозможно узнать, удалось ли кому-то уйти. Подходя к гостинице, Иной думал: «Итак, некий Сиввин герр-Нодрак, прозванный также Святошей, содержит подпольную типографию и определенно связан с моей целью. Стоит мне его навестить».
14
На следующий день после завтрака Нолль сразу направился на церковную площадь. Еще издали, едва только выйдя из тени Монолита, он услышал завывание мужского хора. У ворот перед церковным садом собралось с полсотни людей. Многие держали в руках корзины с едой и свертки с одеждой.
Нолль присоединился к толпе. Две женщины, стоявшие перед ним, улыбнулись. На этот раз на Иное было дорогое пальто.
– Вот ведь! К прошлому полнолунию я отдала почти все, что муж не носит, – заговорила первая женщина, будто за что-то оправдываясь перед второй. – Даже галстуки! Все-все отдала тем, кто внизу.
– Ой брось, Кирхе, все и так знают, что больше тебя в Нижний город не снес никто! – закивала вторая, стоявшая рядом с плотно набитым тюком. – О себе бы подумала!
Первая чуть скривилась, покрутила в руках связку сушеных грибов.
– А сама-то? – Она оглядела свою спутницу. – Как ты столько вообще дотащила?
Вторая принужденно рассмеялась и махнула рукой.
– Разве же это много? Так, собрала только то, чего совсем не жалко. С утра что-то на глаза попалось. Не выбрасывать же.
– То-то я думаю, чего ты такая уставшая в этот раз. С утра – и уже замоталась! Себя нужно беречь.
Они криво улыбнулись друг другу. Потом вторая вздохнула:
– Моего ведь теперь переводят на второй этаж, сидеть будет рядом с начальством. – Она посмотрела на первую, а убедившись, что та закусила губу, продолжила: – Я не для того, конечно, одежду сдаю, чтобы муж по службе продвинулся. Но если на то будет воля Бога из Монолита, то уж он свой шанс не упустит.
Первая, совладав с собой, прошептала:
– С таким-то пожертвованием все у вас сложится замечательно.
– Вот и я так же думаю.
– Но главное ведь не Бога из Монолита задобрить. Ты ведь не потому столько жертвуешь, что гнева боишься?
– Нет, разумеется, не поэтому! – забормотала вторая. – Как можно!
– Вот и я не поэтому, – поспешила добавить первая.
Замолчали.
Вдруг толпа впереди расступилась. Хор стих. Ворота в церковный сад начали открываться, и тогда первая женщина вскрикнула:
– Вот он идет! Отец-настоятель дай-Есчё!
Она обернулась и с улыбкой взглянула на Нолля. Может быть, ей хотелось поделиться с ним своей радостью. Но Нолль не улыбнулся в ответ. Он уже смотрел вперед, вместе со всеми.
Отец-настоятель, в темной мантии, с пурпурным клобуком[1], из-под которого на лицо спадала черная вуаль, остановился перед воротами. Позади него встали еще трое служителей.
Толпа замерла. Верховный жрец покрутил трясущейся головой из стороны в сторону – должно быть, обводя взглядом собравшихся. Наконец поднял в воздух морщинистый палец и заговорил.
– Братья и сестры! – Из-под пурпурной вуали послышался слабый беспокойный голос. – Обратите же взгляды на запад, к Его темнице и обиталищу, и смиренно покайтесь. Слушайте то, что я говорю вам, ибо моими устами говорит Он – Бог из Монолита! Не я вызвался быть Его воплощением, но сам Он избрал меня нести эту тяжкую ношу. Вспомните, братья и сестры, о тумане, тьме и молчской беде, что ниспосланы нам за все прегрешения, вольные и невольные. Вспомните же! Обратите взгляды к западу! И смиренно покайтесь! Так говорю вам я, уста и десница Бога из Монолита!
Все послушно повернули голову и уставились в небо – куда им было указано. Вдали, из тумана, все так же – и пока молчаливо – выступали неясные очертания стальной громады. Только Нолль все продолжал смотреть на ворота, изучая трех служителей, что стояли у Верховного жреца за спиной.
Первый из них был высоким, второй – низковатым и полным, а третий – совсем ребенком. «Похоже, того возраста, что и тот мальчик, вязавший венки, – подумал Нолль. – Может быть, он и есть». У всех троих лица были скрыты красными вуалями.
Монолит прогремел, и где-то чуть позади над переулками пронеслись с десяток крыс с горящими хвостами.
– Быстро на этот раз! – радостно прошептала первая женщина, когда раскаты умолкли.
Вторая быстро кивнула.
– Да. Тогда-то чуть не до обеда ждали. Ну, готовься, сейчас пойдут собирать.
– Бог из Монолита одобрил жертву его преданных слуг! – возвестил отец-настоятель и указал на трех служителей – те как раз выступили вперед. – Отдайте же ваши дары этим трем братьям! Завтра, в день перед полнолунием, они спустятся в Нижний город и вверят ваши дары нуждающимся. Так ваши просьбы будут услышаны, а грехи прощены!
– Я брат дай-Ерми´н! –
