– М-да, ситуация куда сложнее, чем я предполагал, – говорит Виталий, внимательно изучая результаты Данькиных исследований.

– В смысле?

Каждый раз, когда я вижу задумчивое выражение на лицах врачей, мои нервы натягиваются тонкой-претонкой струной.

– Мы довольно долго ждали позитивных изменений, но они, увы, не происходят. Дефект не уменьшается, а его форма внушает мне серьезные опасения.

– Почему? – обхватываю пальцами край стола и стискиваю его до побелевших кончиков.

– Дело в том, что отверстий в межжелудочковой перегородке несколько, и это довольно нестандартный случай. А значит, оперировать такой дефект возьмется далеко не каждый хирург, – говорит Светлаков.

После нашего чудесного свидания мое настроение было как никогда веселым и радужным. Я вновь почувствовала, что жизнь заиграла яркими красками. Улыбалась, с небывалой бодростью просыпалась по утрам и даже тихонько напевала себе под нос во время готовки.

Однако теперь, после слов Виталия, я опять ощущаю моральный упадок. Плечи невольно опускаются, а в сердце селится печаль. Результаты УЗИ оказались неутешительными – Дане все-таки нужен хирург.

– Выходит, без операции не обойтись? – мрачно подытоживаю я.

– Лина, я скажу тебе честно: я боюсь дальше тянуть. Мы и так потеряли немало времени, ожидая, что дефект затянется сам, спонтанно, – вздыхает Виталий. – Я считаю, лучше отважиться на операцию сейчас, пока есть признаки сердечной недостаточности, чем упустить нужный момент.

– А что случится, если момент будет упущен?

Смотрю на Даню, который, стоя у кушетки, невозмутимо играет с пластмассовыми тигрятами. На лице сына – безмятежная улыбка, а в круглых синих глазах – озорной интерес. Он понятия не имеет, какой непростой разговор мы сейчас ведем. И, конечно, не догадывается, что этот разговор о нем.

Я никогда не пыталась внушить Дане, что он болен. Да, из-за порока сердца его иммунитет не отличается особой стойкостью, но я все равно не считаю своего малыша инвалидом. Я верю, что мы справимся. Он будет здоровым и проживет полноценную жизнь.

– Если не провести операцию вовремя, последствия будут плачевными. Может начаться так называемый «обратный сброс». Или венозная кровь начнет через дефект поступать в артериальную систему.

Раньше я бы почти ничего не поняла из его напичканных медицинскими терминами речей, но теперь, спустя полтора года ухода за ребенком с врожденным пороком сердца, мне ясно каждое слово. Вот только легче от этого не становится. Наоборот – в грудь словно булыжников накидали. Так тяжело. Так горько.

Я обессиленно прикрываю веки, борясь со своими внутренними страхами. Мне нельзя поддаваться панике. Я должна быть сильной и сохранять позитивный настрой. Не ради себя – ради сына.

Неожиданно мою руку, лежащую на столе, накрывает большая горчая ладонь. А следом я слышу тихий и непривычно мягкий голос Виталия:

– Лин, мне очень жаль, что приходится вываливать на тебя столь неприятные новости.

В данный момент он поддерживает меня не просто как кардиолог моего сына, но и как мужчина, с которым нас связывают пока не слишком тесные, но все равно теплые отношения.

– Ничего, – тихонько мотаю головой. – Ты врач. И ты знаешь, как правильно. Я готова пойти на что угодно, лишь бы в конечном итоге это помогло Дане стать здоровым.

– Операция поможет, – говорит Виталий, осторожно перебирая мои пальцы своими. – Главное – найти подходящего хирурга.

До меня только сейчас доходит истинная суть проблемы: основная сложность вовсе не в том, чтобы провести операцию, а в том, чтобы отыскать хирурга, который за нее возьмется.

– Какова вероятность, что мы его найдем? – вскидываю взгляд на Виталия.

Он молчит. И это молчание мне совсем не нравится. Оно красноречиво говорит о том, что ситуация не решится по щелчку пальцев.

– Вероятность есть, – наконец произносит Светлаков. – Но загвоздка в том, что кардиохирурги настолько высокого уровня загружены на годы вперед. Пока дойдет наша очередь, мы можем упустить благоприятный шанс избавиться от диагноза без каких-либо последствий.

– А если попробовать попасть без очереди? За деньги?

Мужчина сосредотачивает на мне взгляд и невесело усмехается:

– Операция на открытом сердце – услуга не из дешевых, Лина. Тем более, как я сказал, дефект у Дани нетипичный. Это ведет к удорожанию.

Я потрясенно моргаю, пытаюсь осознать все, что только что услышала.

– Что же это получается? – хрипло уточняю я. – Моему сыну нужна операция, тянуть с которой мы не можем и денег на которую у меня нет? Какая-то неразрешимая дилемма, не находишь?

Изо рта вырывается истеричный смешок. Я настолько подавлена происходящим, что нервная система начинает шалить.

– Успокойся, Лина…

Виталий пытается снова поймать мою руку, но я не в силах больше сидеть на месте вскакиваю со стула и принимаюсь расхаживать из угла в угол.

– Нет, ты не понимаешь, – взволнованно говорю я. – Как я могу успокоиться? Ты же сам говорил, упустим время – и Даня на всю жизнь останется инвалидом! Я не могу позволить этому случиться!

– Мы сделаем все возможное, чтобы…

– Сколько может стоить такая операция? – перебиваю я, заламывая пальцы. – Миллион? Два? У меня нет таких денег, Вить! Того, что я зарабатываю, едва хватает на жизнь…

Я знаю, что даю волю неуместным эмоциям, но сейчас они сильнее меня. Я ничего не могу с собой поделать.

– Мама? – Даня вопросительно глядит на меня, слегка оттрюнив нижнюю губу.

Для него моя вспышка тоже не осталась незамеченной.

– Все хорошо, сынок, – натягиваю улыбку и присаживаюсь рядом с ним на корточки. – Мама чуток вспылила, но теперь все в порядке. Что это у тебя такое?

– Ти-и, – тянет малыш, очевидно, пытаясь произнести слово тигр.

– У! Какой грозный тигр! – принимаю из его ручонок игрушку и принимаюсь рычать. – Р-р-р…

Даня смеется, переключая свое внимание на игру, а я вновь перевожу взгляд на притихшего Виталия:

– Извини меня. Ты тут не при чем.