дивизион конных разведчиков барона Маннергейма, две сотни пограничной стражи, полуэскадрон сапёров, три батареи и пулемётную команду. Группа, как говорится, не знала ни сна, ни отдыха: она появлялась в самых неожиданных для японцев местах и не знала поражений. Солдаты всех русских армий говорили о ней с восторгом, называя её «Восточной конницей». И не только солдаты. Лишь за август 1904 года Павел Иванович был пожалован в генерал-адъютанты, то есть включён в свиту Его Императорского Величества, получил орден Св. Станислава и украшенное бриллиантами Георгиевское оружие «За храбрость». Не обходили наградами и его подчинённых.

Но 20 декабря 1904 года командующий обороной Порт-Артура генерал Стессель неожиданно сдал крепость, и это резко обострило положение русских войск. Петербург требовал от главнокомандующего всеми русскими силами в Маньчжурии генерала Куропаткина активных боевых действий и победоносных сражений. Штаб верховного не нашёл ничего лучшего, как повторить глубокий рейд конницы по тылам японской армии, и взоры генералов вновь обратились к Мищенко. Снова была сформирована мобильная группа в составе двух казачьих дивизий, Урало-Забайкальской и 4-й Донской, конной бригады, драгунского полка и других подразделений – всего около 7000 бойцов: 72 с половиной сотни, четыре «охотничьи команды», 22 орудия (1-я и 2-я Забайкальские казачьи батареи) и 4 вьючных пулемета.

Группа собиралась под знаком особой секретности, но, как вскоре стало ясно, в главном штабе Маньчжурской армии, куда стекались сведения о формировании отряда и маршруте движения, засели шпионы. Как выяснилось позже, каждый шаг Мищенко становился известен японскому командованию.

Павел Иванович со своими штабистами разработал план разрушения железной дороги от Ляояна до Дальнего, но главной целью ставилось взятие порта Инкоу, через который шло снабжение японской армии. Мищенко рассчитывал на высокую мобильность отряда, даже объявил, что придётся оставлять раненых и убитых, поэтому участие в походе должно быть добровольным. Марьяне генерал в зачислении отказал, но получил в ответ такой взрыв негодования, что невольно стушевался. Все его увещевания успеха не имели.

– Пойми ты, ради бога, – говорил он, пытаясь обнять подругу, но она уворачивалась от примирительной ласки, – там всюду будет смерть, и я не хочу тебя подвергать…

– Оставь объяснения при себе, – отвечала она, ускользая от очередной попытки объятия. – Разлюбил, надоела – так и скажи. Я не из института благородных девиц, переживу.

– Я не смогу нормально командовать, зная, что ты в опасности.

– В корейском походе командовал – и ничего! Почему тут запаниковал?

– Предчувствие, что потеряю тебя…

– Милый, – она вдруг успокоилась и ласково провела пальцами по седеющим усам, он поцеловал пальцы, – мы в любой день и час можем потерять друг друга. Мы же к этому готовы. Или нет? Я – готова. Поэтому предлагаю уговор. Ты заявил, что о раненых и заболевших заботиться будет некому и некогда, так?

– Так, – кивнул он, подозрительно глядя на её минуту назад почти свирепое, а сейчас повеселевшее лицо.

– Ты берёшь меня в рейд как сестру милосердия, и с первой же группой раненых, которые не смогут продолжать поход, я остаюсь, чтобы позаботиться о них. Ну как, хорошо я придумала?

– А с чего ты взяла, что, оставшись с ранеными, ты будешь в меньшей опасности?

– А кто сказал, что в меньшей? Какая уж выпадет. Но раненые не будут брошены. Не по-русски это – бросать своих.

– Они знают, на что идут. Это их решение.

– Всё равно они будут надеяться, что их спасут. А я постараюсь.

– Ладно. Уговорила, – сдался суровый командир и получил благодарный поцелуй в губы.

7

Рейд на Инкоу не мог дать предполагаемых результатов. Весь путь отряда от деревни Сыфонтай до конечной цели вдоль реки Ляохэ проходил под наблюдением китайских агентов: казачья разведка видела их сигнальные огни, кого-то смогла изловить, но секретность похода была полностью утрачена. Японцы встретили казаков плотным ружейным и пулемётным огнём из окопов, опоясавших город со стороны железной дороги.

– Хорошо подготовились, – сказал начальник штаба группы полковник Баратов. – Похоже, их предупредили ещё до начала рейда.

– Не думаю, – возразил его заместитель подполковник Деникин. – Во-первых, о нашем рейде не говорил только ленивый – на улице, на базаре, в кофейне. Во-вторых, мы с таким шумом проломили линию фронта, что никакого специального предупреждения не надо.

– А эта система траншей, ложементов? Их же надо было вырыть!

– Согнали китайцев, да и сами японцы трудолюбивы. За два-три дня вырыли. Заметьте: только для пехоты. Артиллерийских капониров нет! Даже самых простых!

– Остыньте, господа, – остановил Мищенко спор двух самых опытных офицеров своего штаба. – Вы оба, каждый по-своему, правы. Я не сомневаюсь, Николай Николаевич, что возле главнокомандующего крутятся шпионы, если не напрямую японские, то уж английские – это точно! Недаром англичане почти десять лет обучали и перевооружали армию Японии. Они давно мечтают оторвать у нас Дальний Восток, ещё со времён графа Муравьёва-Амурского. Но и Антон Иванович прав на все сто: фронт мы прорвали не втихомолку. В первом же бою потеряли довольно многих.

Павел Иванович горестно вздохнул и подкрутил ус. Офицеры переглянулись: знали, что генерал имеет в виду не только убитых и раненых, оставленных на станции Яньтай. Он выполнил обещание, данное Марьяне, вернее, она потребовала его выполнить и осталась с ранеными – их было двое – практически на занятой японцами территории. Их спрятали в бывшей сторожке охраны КВЖД. Оставили продукты, воду, четыре карабина с запасом патронов – на случай, если придётся отбиваться. Хотя, конечно, все понимали, что винтовки не спасут, но позволят продать свою жизнь подороже.

С тяжёлым сердцем расставался генерал с любимой. Он не верил в предчувствия, однако перед выходом в рейд увидел во сне белую стену, покрытую надписями на разных языках, одна из них вдруг выделилась яркостью, и он прочитал: «Когда к кому-то привяжешься, всегда есть риск, что потом будешь плакать». Он заплакал не «потом», а тут же, во сне, потому что сразу поверил: это сказано про него и Марьяну.

И вот теперь, на подступах к Инкоу, он ещё раз убедился: нет рядом Марьяны – нет успеха. Ну, то есть кое-какие успехи имеются: уничтожены несколько сотен японцев, взорваны пути подвоза подкреплений, разрушена связь, пущены под откос два военных эшелона, но окончательной победы нет. Приходится отходить, чтобы избежать окружения, иначе счёт погибших пойдёт на тысячи, а гибель людей сведёт к нулю всё достигнутое.

Перед уходом генерал приказал расстрелять Инкоу изо всех орудий. Город горел несколько дней. Японская армия, лишённая своевременного подвоза резервов и снаряжения, в результате могла быть наголову разбита, однако генерал Куропаткин не решился на наступление. По собственному ли безволию, под