густые, будто наклеенные ресницы. — В поле лучше, чем в городе. Боюсь только, что скоро и на такую поисковую группу карбованцев не хватит.

— А вы не ответили.

— Зачем вам? Это же дело личное.

— И все же?

— Интересно было. Да и сейчас интересно. Таких мест, как наше Причерноморье, на земле раз-два и обчелся. Мне вообще казалось когда-то, что все, что называют периферией и провинцией, наоборот — центр жизни, — улыбнувшись, Мария стала по-настоящему красивой. Словно раскрылось ее лицо, высветились сквозь смуглую кожу и резковатость лепки древние незатухающе женственные черты. И глаза вспыхнули, серо-синие.

— Но вы так и не сказали, что вас привлекает в археологии.

— Это что, продолжается допрос?

«Допросов ты не видала, барышня», — подумал я.

— Нет, конечно. Просто выяснить еще кое-что хочу для себя.

— Например?

— Например, почему Георгий Мистаки стал археологом, а не, к примеру, десантником. А спросить у него, простите, никак.

— Но я — совсем другое.

— Вот именно.

— Почему стал — не так сложно… И не во всем мы контрастны. Начинали примерно в одно время — конец семидесятых, разгар застоя. В десантники его бы не взяли. Мы же с ним инвалиды по пятой графе, греков тоже не везде жаловали…

Тень проплыла по загорелому лицу, и печаль задержалась у глаз.

— У меня это, пожалуй, призвание, а он… Знаете, когда некуда деться, археология — удачное занятие.

— Со временем у нас неплохо, — поддакнул Бирюков, — ездим много… и тупорылых с их идеологией сюда валилось не так, чтоб очень. Здесь же и спина крепкая нужна, и шарики в голове, а престижа — так, не очень: не первостепенная отрасль народного хозяйства.

— Да, я заметил, народ у вас умелый, с руками и головой.

— Ничего.

— Небось все доводится перепробовать — от рации до подрывного дела? И акваланги, и компрессоры…

— Приходится.

— Неужто в институте учили?

Мария усмехнулась:

— Жизнь научит. Все надо делать самому.

— По штату не положено становиться академическими крысами, — Бирюков отщелкнул окурок за валун.

Экономные, точные, уверенные движения у Бирюкова. Жилистый, кирпично-загорелый, шрамики на скуле и губе. Лицо не слишком выразительное, но сквозь рыхлость пробиваются резкие, чуть хищные черты:

Ему б начать по новой — с банд,

Гулять пролесками,

Ему бы снова аксельбант —

И к Май-Маевскому… —

как писал Саша Вишневой прежде, чем его столица шарахнула по голове. Бирюкова-то как, интересно, на смиренную ниву занесло? Явно уж не по пятой графе. Впрочем, неужели не ясно? За юбку держится. За шортики, которым очень даже есть что обтягивать.

— У вас хорошая армейская закалка чувствуется, — сказал я, внимательно всматриваясь в лицо Бирюкова. — Афган?

— Глаз наметанный, — бросил Бирюков и взял новую сигарету.

Из штабной палатки доносились всхлипы морзянки и радиоголосов — Савелко ловил волну.

Небо на северо-востоке темнело. Набрякало тучами. Вечером будет дождь. А может быть, и ночью. И утром. Будет лить и лить, и не приметят нас больше вертолеты, приплывут корабли, а вода поднимется, захлестнет остров, и длинные серые волны покатят поверху…

— Вы спрашивали, почему он стал археологом, а я сегодня спрашивала себя: почему он им остался.

— И?..

— Спрашивала — но и не смогла ответить. Возможно, тут личное. Мне давно хотелось, чтобы Георгий занялся чем-то другим. Компьютерами бы торговал или ушел бы в политику…

— Он тебе мешал?

Бирюков насторожился.

— В науке так не бывает. Времена Лысенко давно прошли.

Мария отмахнулась:

— Конечно, мы работали по смежным темам, Да и организационно сказывалось, что они с Дэ Ка в связке, больше даже: Дэ Ка ему подыгрывал и, конечно же, покрывал, ну и, естественно, Ерина, мать-настоятельница, лелеяла и холила… Пока динамо не крутнул со Светкой. Извините. Это неважно.

— Да. Но суть в том, что последние годы Георгий не работал на науку, а как бы наоборот, старался выжать какую-то корысть… Я его назвала Индианой Джонсом… в глаза…

— На совете кафедры, — подбросил Бирюков.

— Не нужно все это ему стало — в нормальном понимании. Ну и я занимался бы тем, что может дать быструю и прямую выгоду…

Интересно, она что, не понимает, что при хорошем раскладе можно извлечь и быструю, и прямую, и большую выгоду из археологических находок? Хорошая античная ваза или статуэтка…

Статуэтка… может стать товаром и обернуться большими деньгами. Индиана Джонс… Не понимает — или подталкивает меня к версии?

— Скажите, а кроме вас, обращал кто-нибудь внимание на поведение Георгия? Ну, что он стал неправильно относиться к науке, или как это сказать?..

— Кто как, — хмыкнул Бирюков.

Мария промолчала.

— Савелко, например? — поинтересовался я.

Мария поджала губы, помолчала и ответила, цедя слова:

— Они же в связке. Георгий был руками… А возможно, и головой связки.

— А зачем тогда ему ваш Дэ Ка? Неужели и сейчас субординация так много значит, и Савелко — предел?

— Я об этом не задумывалась, — Мария говорила вроде бы искренне, и в глазах, потемневших как небо над островом, не было лукавства…

И все же я ей не верил.

А тут еще Бирюков подбросил:

— Вы что, думаете, Савелко такой уж одуванчик? Хитрован, еще какой. И чутье у него…

— Да, — кивнула Мария, что-то явно вспоминая…

— Чутье? Вы имеете в виду — археология как чутье?

— Ну да, конечно, — быстро подтвердил Бирюков.

— То есть он может сразу определить ценность находки, — мне очень хотелось побольше потоптаться на этой теме, но мучительно не хватало специальных знаний. Кроме Индианы Джонс, мои познания в археологии исчерпывались парой-тройкой детективов, где раскручивалась «мокруха» вокруг египетских и этрусских сокровищ.

— Конечно, — кивнула Мария, — это элементарно. Чутье у него на места поисков. Иногда кажется, что у него в голове карта. Во всяком случае, по античному периоду. Практически безошибочен…

— Не скажи. А характеристики? Да и здесь, на острове…

— Что на острове? — дернулась Мария. — Здесь у него попадание… Просто это все предназначалось Георгию…

— А теперь достанется вам?

— Науке, — холодно бросила Мария.

— Естественно, — согласился я. — Но работать… Исследовать — это так называется? — будете вы? Наверное, и Володя Макаров — он же аквалангист?

— Надеюсь, — все так же холодно обронила Мария. Она надеялась и была чем-то весьма озабочена. Только вовсе не трупом Георгия Мистаки.

— У вас уже было обсуждении ситуации? Планов работ?

Отозвался Бирюков:

— Так, поговорили немного.

— И?

— Да перепугался вроде Дэ Ка. Хочет вообще свернуться. То ли боится, то ли что…

— Рано еще об этом говорить, — бросила Мария, — а вообще-то поздно. Мне надо письмо дописать. Я могу идти?

«Что-то здесь не так», — подумал я.

— Да, конечно.