уступает Георгию, старается даже манерами походить на него. Смешно и глупо.

— Мне показалось, что Володя не так уж плох.

— Я и не говорю, что плох. Сам по себе он многого стоит и многого может добиться.

— С вашей помощью?

— Да. И не надо иронии.

— Не буду. Хотя не знаю, так ли неприятно будет вам услышать мое мнение о Володе. Я считаю, что ваш выбор удачен.

— Вы правы. Я очень хочу, чтобы вы поняли — Володю надо отсюда убрать. И пусть он не знает, что по моей просьбе.

— Скажите, а остальные? Остальным, по-вашему, ничего не угрожает?

— Может быть, и угрожает. Лучше, конечно, уйти всем. Сошел лидер — сошла команда.

— Вы занимались велоспортом?

— Да. Но это неважно. Я говорю не о спорте. Опасность есть.

— Какая именно?

— Если бы я знала…

— Как у Георгия было с сердцем?

— В медицинском плане?

— Да, конечно.

— Великолепно. Я в этом немного разбираюсь. Он был хорошо сделанной машиной. И потом — не пил, не курил, тренировался. Вы думаете, что… Нет, это исключено. Его должно было хватить на сто лет, не меньше.

Светлана задумалась. Я тоже молчал. Какой-то вопрос, важный вопрос я никак не мог осмыслить. Наконец, Сербина заговорила. На этот раз в ее голосе не было дрожащей, острой нотки — то ли злости, то ли отчаяния. Осталась только боль.

— Я тоже боюсь. Конечно, было не раз плохо, и страшно. Но сейчас хуже. И как-то некуда деться. Такая пустота… Раньше, когда очень плохо, уйдешь в свой угол, свернешься калачиком — и все проходит. А здесь ничего не помогает.

— Но что вам здесь может угрожать? Кто?

— Здесь нельзя жить.

— Здесь, на острове?

— Да.

— Но здесь жили люди. Есть же дома, остатки дорог…

— Володя говорит, что на острове жили как-то по-цыгански… Случайные здания, случайные вещи…

— Каменный дом случайно не построишь.

— А то, что на острове не нашли ни одного захоронения, ни одного скелета, по-вашему, тоже случайность?.. — при этих моих словах Светлана посмотрела на меня со спокойным интересом. Тогда я спросил: — Скажите, когда вы говорили с Георгием вчера вечером, вам не показалось, что он тоже чувствует какую-то опасность?

— Вы думаете, он очень много говорил?

— Думаю, что немного.

— Скорее всего, нет. Не чувствовал. Говорил об Истории — с большой буквы, конечно. С ним нельзя просто так разговаривать.

— Вы поссорились?

— Да, наверное. Собственно, он этого не хотел. Я сорвалась, вам достаточно будет, если я скажу, что мне стало тошно все это выслушивать бог весть в какой раз. Он и прежде совершал великие перевороты в археологии, но до сих пор ничегошеньки не перевернул. Хотя был способен… Способен на очень многое. А тут он совсем перегнул. Он нашел, по его словам, не просто Сирену, а ключ к каким-то Великим Тайнам. Ну, я и сказала, что все его Великие Тайны, может быть, только приличные деньги, которые дадут за бугром, и пусть бережет такие высказывания для восторженных первокурсниц. Или для греческих дурочек.

— Но теперь-то вы понимаете, что он был прав?

— Почему?

— Потому, что боитесь за Володю Макарова.

— Ничего вы не поняли. Тайны — не там, где он их искал.

— А где же?

— Если бы я знала. Это, в общем, аллегория… Он уже мысленно давно был там, на своей «исторической Родине».

— Не понял. Он же грек?

— Да. И собирался уехать в Грецию.

— Вас не звал с собой?

— Нет, конечно. Никого он не звал. Наоборот, хотел обрубить все…

— То есть он уже не рассматривал здешние дела серьезно?

— И да, и нет. Знаете… Талантливый человек… был. И увлекающийся… И одновременно хотел жить совсем иначе… Я боюсь за Володьку. Он останется на острове?

— Я запрещу погружения, пока все не выяснится.

— Ну что же. Желаю выяснить поскорей.

Я остался один. Темнело. Надо было идти в лагерь, наверняка уже поступили радиограммы по запросам. Надо было, пожалуй, еще раз поговорить с Марией. Надо было обязательно посмотреть, что же это за Сирена. Надо было, но я не двигался…

Суета сегодняшнего дня смешала мысли. Слова, образы, лица кружились, проплывали, как спицы колеса Фортуны… Мне внезапно показалось, что я слышу скрип громадного древнего колеса. Нет, не показалось — действительно я слышал, только не скрип, а мощный, нарастающий гул, будто что-то надвигалось большое и неотвратимое, — и вдруг жестокий, ослепляющий луч света ударил мне в лицо. Я застыл, дыхание перехватило, еще чуть-чуть — и…

Свет погас. Через несколько секунд, когда зеленые круги в глазах растаяли, я различил причаливающий катер.

Сзади засопел Вася — черт его знает, когда он пришел. Катер сдавленно рокотал, отрабатывая задний. Вася протянул мне полотенце и, насвистывая, пошел навстречу поджарому моряку.

Я старательно вытер мокрое, липкое лицо и с удивлением вспомнил, что так и не искупался.

21 августа. В. Рябко

Очень хотелось мне поговорить с Дмитрием Константиновичем, Дэ Ка Савелко. С самого утра хотелось, с того самого момента, когда я впервые посмотрел ему в глаза, когда разглядел всю его потную, испуганную, напряженную, малосимпатичную физиономию, и еще больше чуть позже — когда Дэ Ка стал уверять, что ничего-ничего не слышал, сердце же подсказывало ему бежать к бухте, а там уже готовенький труп.

Не поверил, когда Дэ Ка расписывал, какой у них маленький, но дружный научный коллектив.

Что смерть Георгия Мистаки крепко тряхнула профессора, это понятно. Вот только сама смерть или ее обстоятельства?

Конечно, легко себе представить, сколько неприятностей свалится на академическую проплешину из-за смерти подчиненного, даже если произошел просто несчастный случай. Надо объяснить по инстанциям все известные обстоятельства, доказать соблюдение правил техники безопасности, что не совсем просто. Если не патология, не внезапный паралич сердца, если все же что-то рвануло, если завтра водолазы найдут следы — тоже придется много чего доказывать: кто, откуда, почему, зачем…

Зачем — самый что ни на есть деликатный вопрос. Так ли уж был нужен пану профессору Георгий? Как это сказала Мария? «В связке был руками… и головой».

Рубеж отмечен четко: накануне Георгий поднял со дна морского статуэтку Сирены, вещь ценную — и открыл себе дорогу к самостоятельным действиям. Возможно, Георгию еще был нужен Савелко, если там, на дне, стоящие вещи: отобрать, что пойдет на обогащение науки, а что — на личное, вывезти добро с острова, возможно, переправить покупателям. Но не исключено, что Георгий мог справиться и сам, разве что, так сказать, скинув пару «крох» со своего стола в карман Дэ Ка.

А теперь перевернем