— Справедливо. При условии, что моя жертва отстранена на такой же срок, так как он также является правонарушителем. — Стараясь не улыбаться, я отодвинула лист мистера Вонга в сторону. Спешить некуда.

— Ты пререкаешься со мной, юная леди?

Я почти соединила указательный и большой пальцы вместе и сказала:

— Самую малость.

Хартли спрятала улыбку за рукой.

— Напомни мне научить тебя искусству уклонения.

— Зачем уклоняться, когда можно крушить как Халк? — ответила я.

— Это серьезный разговор, девочки. — Мама махнула деревянной ложкой в нашу сторону, затем помешала в кастрюле кипящий овощной бульон. — Родители жертвы решили не подавать заявление в полицию. Пока что. Но что, если они передумают? Что, если тебя снова заберут у меня?

Эм… снова? Насколько мне известно, никто никогда не разлучал меня с моей семьей.

— Что значит «снова»?

Она задрожала, а ее лицо побледнело.

— Когда вам, девочки, было всего несколько месяцев, меня признали… непригодной. Вас отдали временной приемной семье.

«Что?» Мое сердце бешено заколотилось, когда я спросила Хартли:

— Ты помнишь это?

— Нет! — вскрикнула она, разбудив Тора. Он начал извиваться, и она отпустила его на пол.

— Почему тебя сочли непригодной? — Ища утешения, я приподнялась на стуле, вытаскивая из кармана зеркальце. Открыла, закрыла. — И почему ты только сейчас рассказала нам об этом?

Она сказала:

— Никому не нравится переживать худшие моменты своей жизни.

Моя грудь сжалась, острая боль пронзила меня.

— Давайте больше не будем вспоминать прошлое. — Она отвернулась… чтобы вытереть слезу? Так, так. — Я использовала это время, чтобы обдумать последствия своих действий. Боль, которую причинила другим… разочарование, которое испытала.

Ой. Открыла, закрыла.

— Прости, мам. — Больше всего на свете я ненавидела разочаровывать ее.

На протяжении многих лет, работая до изнеможения, она делала все возможное, чтобы у нас была еда, одежда и крыша над головой. До Николаса никто не помогал ей. Мой отец, кем бы он ни был, не давал ей ни цента.

Я у нее в долгу. И верну долг, как только открою свою компанию. Деньги — это власть, а власть — это безопасность.

Безопасность была превыше всего.

— А если бы мальчик дал сдачи? — Она снова помешала бульон, разбрызгивая капли по плите. — Ты могла бы умереть. Ты все еще можешь умереть! Что, если у тебя внутреннее кровотечение?

«Видите? Бессмысленная паника».

— Спойлер. Врача согласны… никто из нас не выживет. Но я не собираюсь умирать в ближайшее время, и, клянусь, у меня нет внутреннего кровотечения.

Мама косо посмотрела на меня. На величественном выражении лица, которое предвещало тысячу репрессий, появилось еще более глубокое разочарование и более изнуряющий страх. Я сжалась в кресле.

— Ты так легкомысленно относишься к смерти, — сказала она. — Знаю, что ты считаешь мои опасения бессмысленными, но я вижу картину в целом. Ты нет.

— И какова же картина? — От аромата лука и фенхеля у меня потекли слюнки. Из-за привязанности Хартли к животным мы все стали жесткими веганами. Эта диета меня вполне устраивала.

— Начнем с того, что ты прин… — Она поджала губы. — Ты предназначена для… — Мама снова поджала губы и замолчала.

Кем я была? Принципиальной девушкой?

— Пожалуйста, скажи мне, что ты не ходила снова к экстрасенсу.

Она всегда называла экстрасенсов «оракулами» и не раз выкладывала огромные деньги за «изменение наших судеб». Пару раз она даже платила «ведьме» за «защитное заклинание».

В первый раз она была так взволнована и бормотала: «Дома заклинания стоят слишком дорого, даже для королевских особ, требуется настоящая жертва. Здесь же заклинания так дешевы. Только нужно расстаться с пачкой зеленой бумаги. Я не понимаю, почему каждый крестьянин не обращается за мистической помощью».

В прошлый раз она пала духом, сказав, что оракулы произошли от фейри и не могут лгать. Но… кажется, этот солгал. Он ничего не знал о пророчестве.

Мама разговаривала сама с собой, не зная, что я запоминаю каждое слово и беспокоюсь о ее психическом здоровье.

— Ты предназначена для… — И снова мама побледнела. На мгновение наши взгляды встретились. Страх вернулся и удвоился, заставив маленький уголок моего сердца разбиться. — Ты моя дочь, Эверли, и я буду любить тебя всегда, что бы ты ни сделала. Я лишь надеюсь, что ты усвоила одну ценную истину. Месть — это яд… для тебя. Месть — это зло.

Всю свою жизнь я слышал миллион вариаций на тему «зло — это то-то и то-то». Я усвоила одно: зло — это знать, что правильно, и все равно поступать неправильно.

Теперь стыд накатывал на меня одной волной за другой.

А мама даже не закончила!

— У зла много лиц. Сегодня оно приняло твое, да?

Новая боль пронзила мою грудь невидимым кинжалом.

— Я сделала все возможное, чтобы обеспечить тебе нормальное детство и уберечь тебя от других, — сказала она. — Должна ли я теперь защищать других от тебя?

Невидимый кинжал повернулся.

— Нет. Я поступлю лучше в следующий раз. Я буду лучше.

Сейчас Хартли сжала мою руку — простое прикосновение, которое передало лавину любви и поддержки. Я всегда заботилась о ней физически, да, но она всегда заботилась обо мне эмоционально.

— Я рада это слышать, — сказала мама, — но не думай, что разрешу тебе халтурить. Следующие две недели ты будешь выполнять работу по дому. Уберешь дом сверху донизу, помоешь всю посуду, протрешь пыль со всех поверхностей, подстрижешь траву и выдернешь сорняки в саду.

— Ладно. Я готова. — Я провела большим пальцем по зеркальцу. — Как настоящая диснеевская принцесса сделаю все с улыбкой и песней.

Хартли ходила на несколько уроков драматического искусства, и сейчас они ей пригодились, когда она притворилась, что я ударила ее ножом в самое сердце.

— Если ты начнешь петь, Тор будет завывать, а соседи вызовут