– И если б вы поймали его тогда, он не появился бы сейчас. Так ведь? Но вы ничего не сделали! – Бейтс расхаживал по кухне. – Мне кажется, вы и не начинали делать…

– Я бы не был столь категоричен, – начал Кристофер, – не каждое дело можно раскрыть.

– Да, вы правы: если бы мы поймали преступника, второго бы раза не произошло, – сказал Маркус.

– И кого убили на этот раз? – Бейтс вытащил сигарету из пачки и поднес ко рту; она повисла на иссохших губах, а он все щелкал зажигалкой, прокручивая и прокручивая тугое колесико.

– Разрешите, – Кристофер дал ему прикурить.

– Спасибо, – тот причмокнул. – Так кого?

– Это не имеет значения.

– Не имеет? – Затянувшись, Бейтс выпустил вонючий клуб дыма. – И что, даже по новостям не покажут? Помню, когда убили Сильвию, репортеры не давали мне прохода: «Как вы себя чувствуете, мистер Бейтс?», «Не известны ли новые подробности дела, мистер Бейтс?..»

– Мы лишь пришли сказать, что дело возобновят из-за схожести почерков этих двух преступлений, – сказал Маркус.

Он не мог сейчас думать о Кэтрин как о своей жене. Он думал о ней как о деле, о новом деле, которое непременно нужно раскрыть. Вспомни он хоть на секунду, что она – его жена, которую он похоронил сегодня, представь он, что этот менеджер мог быть ее убийцей, он разнес бы ему сейчас всю черепушку.

«У него было алиби, – крутилось у Маркуса в голове, – было алиби».

Он оглядел темную комнату, плавно переходившую в кухню; в раковине не было ни тарелки, на полках лежала пыль.

Когда Маркус был здесь два года назад, все было совсем по-другому. Видимо, дом держала миссис Бейтс. Вот бы ему еще раз осмотреть здесь все…

– Что-то еще? – спросил хозяин дома.

– Да… Я хотел спросить, – начал Маркус. – Не замечали ли вы ничего подозрительного за последнее время?

– За последнее время?

– За то, что прошло с момента убийства вашей жены.

– А что я должен был заметить?

– Может, какие-то люди… Никто к вам не приходил?

– Вы думаете, и мне мог кто-то угрожать?

– Нет, мы так не думаем, – встрял Кристофер. – Перестань пугать людей, – шепнул он брату.

– А где вы были вчера вечером? – спросил тот.

– Я? – удивился Бейтс. – А какое это имеет значение?

– Вообще никакого, – сказал Крис.

– Можно мне осмотреть дом? – Маркус прошел на кухню.

– Опять?

– Что значит «опять»?

– Вы уже осматривали его два года назад. Или забыли?

– Да, я помню. Так можно?

– Пожалуйста, проходите. – Бейтс изобразил радушие.

Маркус прошел в комнату, потом в другую, осмотрел кухню. На столе стояли недопитый кофе и коробка овсяного молока.

– Не пьете обычное? – спросил он.

– Не пью, – ответил Бейтс.

Маркус оглядел комнату. Чего-то здесь не хватало с того раза, что-то здесь изменилось. Фотографии… Огромная рамка со свадебным фото стояла тогда на камине, еще несколько висели на стене.

– Вы убрали все фото жены? – спросил Хейз.

– А вы бы смогли смотреть на жену, которой уже нет? – У мистера Бейтса сорвался голос.

– Извините, – Кристофер уже не знал, куда себя деть, – мы не хотели вас беспокоить и уже уходим.

Он взял брата под локоть и потащил за собой.

– Я хочу, чтобы вы держали меня в курсе дела, – крикнул им вслед Эван Бейтс. – Держите меня в курсе! Слышите?

«Мы даже не занимаемся этим делом», – подумал Кристофер.

– Конечно-конечно, – сказал он, – если будут какие-то новости касаемо вашего дела, мы вам обязательно сообщим.

8 глава

Маркус еще долго стоял у машины, всматриваясь в занесенный снегом дом мистера Бейтса. Нащупав в кармане куртки смятую пачку сигарет, он вытащил одну трясущимися губами и постучал в закрытое стекло. Из машины высунулась рука брата с потухающей на ветру зажигалкой. Огонек от нее то и дело замирал, исчезал и вновь появлялся.

– Я думал, ты бросил, – сказал Крис, прикрывая ее рукой.

– Я тоже так думал. – Маркус закурил.

– Что-то не так? – спросил брат и тут же обругал себя. Сегодня все было не так. Все было не так последние несколько дней.

– Дом, – сказал Маркус, затянувшись и выпустив клуб дыма.

– Что? – не понял Крис.

– Крыша не чищена.

– И?..

– И парковка тоже.

– И что это значит?

Маркус докурил сигарету, причмокнул, прожег окурком ближайший сугроб и сел в машину.

– Он приехал недавно.

– С чего ты взял? – Кристофер застегивал ремень.

– Дом пустовал, в нем не жили.

– Хочешь сказать, он здесь не живет?

– Не живет, отъезжал… я не знаю. Но то, что приехал на днях, – это факт.

– Брось, Марк. – Кристофер завел машину. – Вдовец в опустевшем доме может и годами пыль не протирать.

– Мне нужно в участок.

– Что? Сейчас?

– Ты помнишь те записи?

– Какие?

– Что мы приобщили к делу.

– Улики по делу Бейтса?

– Именно.

– Тебе нужно выспаться, Маркус.

– Мне нужно в участок!

Кристофер ворчал, но все же поехал. Он понимал, что сейчас делает его брат, и старался ему не мешать. Когда из-за одной твоей ошибки рушится жизнь другого человека, это, может, и вызовет у тебя сожаление, но когда из-за тебя рушится твоя собственная жизнь, сожалеть уже становится не о чем; тебя переполняет безжалостность, и не к другим, а к самому себе.

Сейчас Маркус презирал самого себя больше, чем кого бы то ни было. Он даже смерть жены не переживал так сильно, потому как скорбеть значило жалеть себя, а себя Маркус сейчас ненавидел. В том старом деле, которое пылилось в архиве уже два года, не было никаких подвижек. У мужа Сильвии оказалось алиби – билет на поезд до другого города, прибытие в конференц-зал и отъезд обратно утром следующего дня. В доме его уже ждали полиция и психолог из отдела убийств. Ошеломленный Бейтс показывал билеты и разрядившийся телефон, по которому до него не могли дозвониться. В морг он поехал сразу. Опознание прошло без лишних истерик – истерики случились потом, когда он звонил в полицию и каждый день спрашивал, как продвигается дело. Потом Бейтс звонил капитану, а после – в вышестоящие органы, интересуясь, не уволили ли их всех. Маркус успокаивал его, как и каждого в подобной ситуации, говоря, что все под контролем и как только что-либо будет известно, они ему обязательно позвонят. Позвонили Бейтсу лишь через год – сказать, что дело закрыто за недостатком улик. Но все же улики были. Орудие преступления нашли там же, в кустах рядом с жертвой, только вот отпечатков на нем никаких уже не было, кроме неотчетливых «пальчиков»