Товарищи, храбрые на митингах и трусливые в бою, в панике бежали, только завидев блеск туркменских ятаганов, и генерал вдоволь посмеялся над этой картиной, глядя на неё из окна штабного вагона.

— Вы начальник охраны нашего поезда? — обратился он к юному корнету, стоявшему посреди остальных штабных, генералов и полковников.

— Никак нет, Ваше Высокопревосходительство! — ответил корнет.

— А кто же тогда? — хмыкнул Корнилов.

— Сначала Аллах, а потом я! — воскликнул корнет.

Генерал снова рассмеялся.

— Какого вы училища? — спросил он.

— Тверского кавалерийского, Ваше Высокопревосходительство! Корнет Хаджиев, к вашим услугам, — ответил корнет.

— Занятно, занятно, — хмыкнул генерал. — Боевой офицер? Какого вы аула?

— Я из Хивы, Ваше Высокопревосходительство! — гордо произнёс корнет.

Корнилов покачал головой и повернулся, чтобы уйти.

— Иван Павлович, запишите, — произнёс Корнилов, обращаясь к генерал-квартирмейстеру штаба Романовскому. — Охрану штаба впредь назначать только из текинцев, ещё один эскадрон вывести в Бердичев.

У туркмен, плохо говоривших по-русски, было одно важное преимущество по сравнению с обычными пехотными полками. Их не могли распропагандировать товарищи, во всяком случае, пока ничего подобного не происходило, службу туркмены знали твёрдо. То же и с Дикой дивизией, но кавказцы всё-таки казались Корнилову менее управляемыми и предсказуемыми. К тому же, Корнилов, к своему удивлению, обнаружил, что легко понимает туркменский и может общаться с текинцами на их родном языке, что мгновенно подняло его репутацию среди них до небес, а значит, драться за него джигиты будут, как за родного отца.

А вот с верностью остальных полков всё было не так однозначно. И Корнилов намеревался это исправить. Завойко и Голицын присоединились к ним ещё вчера, но принять их с докладом генерал ещё не успел и намеревался сделать это сейчас, перед обедом. Так что он вызвал к себе сразу обоих.

В купе вошёл сперва полковник Голицын, следом за ним Завойко в своей неизменной черкеске. Оба по очереди доложились о прибытии, и Корнилов прищурил чёрные калмыцкие глаза, глядя то на одного, то на другого.

— Какие новости? — спросил генерал. — Как всё прошло?

— Савинков нас поддержит, — сказал Завойко. — Ваши недавние приказы возымели действие.

— Что насчёт комитетов? — спросил Корнилов.

— Запрет комитетов поддержал, но неохотно, — сказал Голицын. — Сказал, не поможет, комитеты будут собираться, но уже тайком. На виду их проще контролировать.

— Вздор. Активистов-комитетчиков нужно убирать, заменять политруками из верных нижних чинов или унтер-офицеров. Свой политрук должен быть в каждой роте, в каждом эскадроне и батарее. Проводить разъяснительную работу, вести агитацию. Я уже объяснял, — сказал генерал.

— Так точно, Ваше Высокопревосходительство, совершенно верно! — выпалил Завойко.

Голицын подобного одобрения не выказывал, но и не протестовал, считая, что командиру виднее.

— Особый упор надо делать на революционную сознательность нижних чинов, — продолжил Корнилов.

— Прошу прощения, но многие офицеры и без того кличут вас «красным генералом», Ваше Высокопревосходительство, — доложил Голицын. — А комитетчики, наоборот, клеймят контрреволюционером за расстрелы и всё остальное.

Корнилов кивнул, как бы соглашаясь и с теми, и с другими.

— На двух стульях мы с вами не усидим, господа. Поэтому нужен третий путь, который привлёк бы наиболее умеренных с той и с другой стороны. Тех, кто хотел бы спасти Россию, а не вернуть всё взад или разрушить её до основания, — сказал генерал. — Как вы думаете, найдутся такие люди?

— Безусловно! — выпалил Завойко.

— Найдутся, — согласился Голицын.

— Вот и ответ, — кивнул генерал. — Сначала опробуем на нашем фронте, потом, дай Бог, и на всех остальных. Что Савинков?

— Уехал в Бердичев вперёд нас, — доложил Завойко.

— Жаль, не дождался нашего поезда, я бы хотел с ним поговорить, — хмыкнул Корнилов.

— В Бердичеве организуем, — пообещал Завойко.

— Да, будьте любезны, — сказал генерал. — Ещё момент. Владимир Васильевич, что вы знаете о большевистской пропаганде в войсках?

Голицын нахмурился.

— Призывают брататься с немцем, бросать оружие. Подначивают солдат дезертировать, мол, в тылу землю без них поделят. Шпионы и провокаторы, однозначно, — сказал полковник.

— Так вот, — кивнул генерал. — Этих нужно вычленять и убирать в первую очередь. А политруки среди прочего должны вести антибольшевистскую пропаганду, чуть позже я напишу тезисно. Братания пресекать. Германец после братания спокойно пойдёт стрелять в нас по первому же приказу, а наши?

Голицын горько усмехнулся, признавая правоту генерала. Тот продолжил.

— Всю большевистскую печать изымать и уничтожать. Все эти «Окопные правды», «Рабочие газеты», «Искры», и прочие. Завойко, есть у вас знакомые журналисты или рабочие в типографиях? Превосходно, мы должны организовать собственную прессу, параллельно с институтом политруков, — сказал Корнилов. — Подберите верных людей. Название газеты… Самое лучшее название, «Правда», уже застолбили большевики, так что мы его просто отнимем. Они хотят всё отнять и поделить, так что пусть поделятся хотя бы этим.

— Достаточно… Гм… — замялся Голицын.

— Подло? Ничуть. Это война, полковник, пока необъявленная, но пушки уже стреляли. Вы в курсе, что они агитируют за превращение империалистической войны в гражданскую? Они собираются стрелять по нам с вами, полковник, — произнёс генерал. — Так что это война. А на войне все средства хороши. Если мы будем с ними миндальничать, то закончим как адмиралы Вирен или Непенин, которых убили их же матросы. На этой войне никаких законов чести уже не будет. Мы либо перенимаем их методы борьбы, либо проигрываем.

Завойко восхищённо пожирал взглядом генерала, Голицын хмуро обдумывал его слова. Спорить с этими тезисами было трудно.

— Так что мы должны присвоить эту революцию себе, Владимир Васильевич. Выбить почву из-под ног у советов, — заключил Корнилов.

— Я вас понял, Ваше Высокопревосходительство, — кивнул полковник.

— А как быть с Керенским? — спросил вдруг Завойко. — Он не потерпит подобной самодеятельности.

— Вина за провал наступления и бегство армии целиком лежит на нём, — сказал Корнилов. — Керенский пока что будет идти на любые уступки, лишь бы удержаться на своём посту. Потом да, будет активно сопротивляться, когда ситуация стабилизируется окончательно. Так что нам необходимо действовать немедленно. Пользоваться моментом, пока не стало слишком поздно.

— А что, если… Керенского… — протянул Завойко, намекая на физическое устранение самого популярного политика 1917 года.

Голицын неприязненно покосился на прапорщика, но промолчал, Корнилов задумчиво потеребил усы. Ему уже приходилось устранять политических оппонентов, но всё же он предпочитал оставлять за собой политические трупы, а не реальные.

— Нет, — отрезал генерал. — Если это вскроется, вернее, когда это вскроется, то нам несдобровать. Можете идти, господа. Я пока подготовлю тезисы для будущей газеты.

Глава 8

В поезде

Оставшись в одиночестве, Корнилов крепко задумался. Да уж, реципиент ему здорово подгадил своими действиями на посту командующего войсками Петроградского округа. Арест императорской семьи, награждение Георгиевским крестом «первого солдата революции» Тимофея Кирпичникова, который на деле был настоящим отморозком, прочие откровенно популистские шаги. Политические моменты, конечно, но многие из офицеров и