На каждой из укрытых в лесу батарей у нас происходили краткие, очень краткие митинги. Тема выступления была одна: прорыв блокады.

Один из артиллеристов сказал: «Передайте Ленинграду привет от первого орудия. Передайте: мы делаем все, чтобы город Ленина отдохнул от своей усталости».

Другой сказал: «Отодвинуть немца — можно, но не в этом задача. Надо его уничтожить…» Этот же человек произнес запомнившееся выражение: «Боец, пропитанный ненавистью».

В штабе дивизии комиссар сказал нам: «Жить или не жить — так не стоит вопрос. Наша жизнь принадлежит Ленинграду».

16 января 1943 года. Утром.

Необыкновенный день. Весь город ждет: вот-вот. Мы взяли Шлиссельбург, это точно. Но еще говорят, что оба наши фронта, Ленинградский и Волховский, соединились. И что, таким образом, блокада прорвана. Официально еще ничего неизвестно. Но город ждет.

Бьет где-то артиллерия, недавно только кончилась тревога. Все работают. Руки движутся, губы произносят обычные слова. Но каждый точно заряжен электричеством ожидания.

12 часов 30 минут ночи.

«Последний час» такой, что нельзя слушать спокойно. Идет, идет освобождение.

18 января 1943 года. Ночью.

Блокада прорвана, Ленинград свободен.

19 января 1943 года.

Прошлой ночью, тотчас же после сообщения о прорыве блокады, началась радиопередача, которая длилась до утра. Выступали бойцы обоих фронтов, летчики, моряки, инженеры и рабочие оборонных заводов, ученые, писатели.

В одной семье семилетняя девочка Ляля, бледное ленинградское дитя, выскочила из кроватки и, стоя на стуле, прочла стихи, в этот день выученные ею в детском саду: «Не уйти от возмездия Гитлеру…»

Но окончательное снятие блокады, разгром немцев под Ленинградом произошел не в эти дни, а через год, в незабываемые январские дни 1944 года.

28 января 1944 года.

Вчера в восемь часов вечера по приказу генерала Говорова был у нас большой салют, такой, который дается только в дни самых крупных побед: 24 залпа из 324 орудий. Город Ленина салютовал войскам Ленинградского фронта. Взлетали в небо ракеты. То это были потоки малиновых огней, то золотые звезды струились вниз, как колосья из невидимой корзины. Все это падало и догорало на льду Невы.

По природе своей это были боевые ракеты, мы видели их и раньше. Их предназначением было указывать начало атак, обозначать посадочные площадки самолетов, сигнализировать артиллеристам, направлять пехотинцев, предупреждать танкистов. Но тогда это были одиночные ракеты. А теперь тысячи атак, сотни схваток, вылазок, морских сражений сразу ринулись в небо. Необыкновенны были морские прожектора. Особенно один из них, направленный откуда-то снизу на шпиль Петропавловской башни, был так силен, что приобрел уже плотность. Он стал похож на наклонную белую башню или на цепной мост.

Все небо было расчерчено прожекторами.

Пушки стояли на кораблях и вдоль набережных, справа и слева. Прежде чем раздаться залпу, вспыхивали язычки пушечного пламени.

Кировский мост и Марсово поле были сплошь залиты людьми. У памятника Суворову стоял киногрузовик, и шла съемка. Автомобили, велосипеды и пешеходы — все было перемешано. Среди машин кое-где медленно двигались танкетки, а иногда и танки.

Поражало море света. Все лица были запрокинуты к небу и освещены до мельчайшей черточки.

Залпы были громадной силы: подлинный «гром победы».

Аркадий Алексеевич Первенцев

Девятый вал

Первая основная задача, поставленная перед десантом, — вцепиться в крымский берег, отвлечь внимание от главных сил и удержаться на этой огненной земле, пока не развернутся активные наступательные действия за освобождение Крыма, — была выполнена, но десант оказался отрезанным от своих сил.

Прошло около трех недель. Немцы сжали десант своими войсками: пулеметами, артиллерией и блокировали его с моря. Немцы держали против плацдарма воздушные силы и зачастую по двенадцать часов подряд бомбили пять квадратных километров земли.

В горячей поспешности, с какой немцы старались стереть защитников плацдарма, в их огромных и бесполезных усилиях угадывались страх и обреченность. Можно наверняка сказать, что врагу было страшнее.

Теперь перед нашей южной группой стояла вторая и последняя задача — выйти на соединение с основными войсками.

В «двадцать ноль-ноль» на командном пункте собрались офицеры десанта.

— Кто будет у вас командовать штурмовой группой прорыва? — спросил полковник, командир десанта, командира батальона Букреева после того, как была объяснена вся задача.

— Во главе штурмовой группы пойдет мастер таранных ударов Герой Советского Союза старший лейтенант Рыбалко, товарищ полковник, — сказал Букреев.

Рыбалко стыдливо опустил веки, но следом же встрепенулся и, тряхнув плечами, поправил на коленях автомат. Полный его титул пришелся ему по вкусу. Ему давно хотелось получить звание Героя, и теперь он с внутренним удовлетворением слушал ясно и громко произнесенное: «Герой Советского Союза Рыбалко».

— Прорвете, товарищ старший лейтенант? — спросил полковник, с удовольствием наблюдая этого прославленного офицера.

— Прорву, товарищ полковник, — четко отрубил он.

Рыбалковское «прорву», о котором ходили анекдоты, и самый тон, каким было произнесено это слово, развеселили присутствующих.

— Погляжу я, погляжу на всех вас, — сказал полковник, и на его умном лице заиграла улыбка, — какие мы все страшные, небритые, худые. Ну, ничего. Сделаем свое, вырвемся и побреемся. Ведь так, Рыбалко?

— Спервоначалу фашиста побреем, товарищ полковник.

— Предложение, не лишенное некоторого смысла, — поддержал его полковник. — Ну, вот, друзья. А теперь прежде всего маршрут. Мы с Букреевым пришли к одному выводу. Прорываться здесь, — он разложил карту и указал квадрат, найденный всеми на своих планшетах. — Через это вот болотце…

В девять часов вечера десантники снялись с занимаемых рубежей и сосредоточились в траншеях, обращенных к болотистой низине, ответвленной от озера к морю. Вместе с началом нашей атаки все должны будут тронуться в путь, а заслон останется на месте и, прикрывая уходящих, будет вести огонь.

Топь, покрытая мочажинами и осокой, считалась труднопроходимым естественным препятствием и поэтому прикрывалась немцами только сетью крупнокалиберных пулеметов, сосредоточенных впереди дамбы.

Чтобы атаковать пулеметные гнезда, надо было бесшумно пробрести около двух километров по колено и по пояс в грязи.

Обессиленные тридцатишестидневным голодным сидением, десантники должны были снова пойти в ночной бой, форсировать болото, пробить первую линию вражеского кольца, артиллерийские позиции и пройти двадцать километров по тылам противника, по прибрежному укрепленному району.

Покинув КП, Букреев увидел пехоту, подтягиваемую к месту прорыва. Темнота препятствовала ему всмотреться в лица, но по походке, по ссутулившимся спинам и ритму движения Букрееву стало ясно: люди, вымотанные последними трехдневными боями, вступали в полосу безразличия.

Пехотинцы, дойдя до исходного пункта, повалились. Взбугренная земля, казалось, тяжело дышала. Недвижимо торчали стволы винтовок и автоматов. Дул сильный ветер от Керчи. Немцы молчали.

Изредка взлетали ракеты. Букреев