нечем тебя утешить. Наши люди, посланные разведать дорогу, встретили казаков. Они везли с собой мертвого Тимуша. Сейчас все твои богатства в руках тех, кто изгнал тебя. Чем ты нам заплатишь?

— Не все мое богатство в Сучаве находится. Не тревожься! Избавь меня от врагов, и я щедро отплачу тебе.

— Теперь, когда в крепости больше нет казаков, нам будет труднее. Большие будут потери в людях и лошадях.

— Покрою все ваши потери, пречестный бей!

— Тогда завтра тронемся.

И снова послышались короткие приказы, и татары спешились, погасли костры, и темнота вновь укрыла лагерь. Прилег и воевода, а вскоре и уснул. Когда же он проснулся, снаружи доносился невероятный шум. Ржали кони, раздавались приказания, переругивались между собой татары.

— Наконец-то! Тронулись ногайцы! — облегченно вздохнул воевода и позвал слугу, чтобы тот одел его.

— Что, отправляются уже? — спросил он, вылезая из теплого мехового мешка.

— Отправляются, твоя милость, но опять же обратно к хану, — сказал слуга.

— Как это — обратно? — опешил Лупу. — Мы же договорились нынче ночью, что бей пойдет дальше.

— Ночью, быть может, был один разговор, но к утру дела изменились. Говорят, прискакал гонец от хана с приказанием возвращаться в орду.

— Проклятие! — яростно выругался воевода и поспешил к бею.

Он застал его готовым к отъезду, а татар — складывающими шатер.

— Не везет тебе, Василе-бей! — встретил его мрачно Ширам. — Прибыл человек от хана. Ляхи тронулись из Званчи и в некоторых местах напали на орду.

— Погоди еще несколько дней, пречестный бей! Помоги мне, как мы с тобой говорили.

— Не могу, поверь мне!

— Пусть человек скажет, что он нашел тебя в Сучаве. Заплачу тебе вдвое, много золота получишь!

— Приказ хана — кто может нарушить, не потеряв головы? И тогда какая мне будет польза от золота твоего?

— О, господи! — простонал уничтоженный воевода. — Как же мне теперь быть?

— Идем с нами. Попросишь войска у казаков.

Воевода взобрался в рыдван и ехал вслед за татарами с таким тяжелым сердцем, словно на собственные похороны. С той ночи крушения надежд стали терзать его видения и страхи. Ему представлялось, что сейчас творит логофет с госпожой и его малым сыном. Они виделись нагими, извивающимися под арапником палача, и холодный пот заливал его лоб.

На следующее утро, когда пришел слуга, чтобы умыть и причесать господаря, снимая с него шерстяной ночной колпак, он ахнул:

— Твоя милость, погляди в зеркало!

Воевода взял в руки серебряное зеркало и с трудом узнал себя. Человек, который смотрел на него опухшими глазами, был седым стариком. Судьба со всей жестокостью взяла с него свою дань.

37

«О жизни и существе своем — какие еще надежды сохранились?»

Дмитрий Кантемир

Чамбулы Ширам-бея прибыли как раз тогда, когда в белом шатре хана шел большой совет мирз. Вошел и он со своими мирзами и уселся на тюфяк подле входа.

Хан бросил на него быстрый взгляд, но не сказал ни слова. Говорил визирь Сефер Кази-ага.

— Какая польза от того, что мы стоим здесь? Зиме конца не видно, она с каждым днем становится злее. Люди ропщут, голодают. Не лучше ли было бы с гяурами-ляхами договориться, дабы уплатили они нам малое подношение, согласно обычаю, и вернулись бы мы в наши края?

— А с Хмельницким был?

— Пускай и он заключает мир с ляхами.

— А вы все — что думаете? — обратился хан к мирзам.

— Правильно говорит ага Сефер Кази! Стоим мы здесь без пользы.

— Ты, Ширам-бей, тоже без пользы ходил?

— Урона я не терпел, но и большой добычи не взял. Тимуша-бея убили в крепости, и казаки ушли. Все добро бея попало в руки нового хозяина. Говорил Василий-бей, что имеются у него другие богатства, чтобы заплатить нам, но ты приказал возвращаться и вот мы здесь.

— Ничего не даст нам гяур. Попытаемся отобрать у тех, кто крепость грабил, иначе пожгем их земли, — сказал хан, перебирая в пальцах перламутровые четки. — Теперь ты пойдешь, ага Сефер, с посольством к ляхам. Поведай им о нашем решении. Но безо всякого шума.

Вскоре шесть всадников, привязав на острие пик белые платки, гнали коней полем по направлению к Званче. Там из-за поросли акаций выехала им навстречу группа рейтаров в сверкающих на солнце доспехах. В шагах двухстах от татарских послов они придержали своих тяжеловесных коней с длинными до земли хвостами и один из них, говорящий по-татарски, крикнул:

— Что вам угодно, татары?

— Отведите нас к вашему королю, хан послал нас!

Всадники повернули коней и исчезли за акациями, но в скором времени вернулись.

— Оставьте оружие своим слугам и следуйте за нами, — сказал переводчик.

Трое послов с Сефер-агой во главе отцепили от поясов свои кривые сабли и отдали их оставшимся подле коней татарам, а сами спешились и пошли за рейтарами.

В домике с бревенчатым потолком было тепло. Пахло чабером и свежим хлебом. Канцлер Фирлей сидел за столом и писал. Татары вошли и остановились подле двери.

— Салам-алейкум! — поклонился Сефер-ага.

— Садитесь на скамейку, — указал канцлер на лавку у окна.

Татары сели, но ага продолжал стоять.

— Я — визирь Сефер Кази и прислал меня к вам сам хан, чтобы договориться с вами.

— И чего желаете вы, татары?

— Дай нам малое подношение и мы уйдем.

— А Хмельницкого — как это вы оставите? В одной упряжке ведь тянете!

— Об этом нам ничего не известно.

— Связались с этими нарушителями закона, — сурово поглядел на них канцлер. — Разве к чести хана быть слугой у польских холопов?

Сефер-ага переступил с ноги на ногу. Его узкие глаза зло блеснули.

— Чего ты на нас гневаешься? Не вы ли, ляхи, виновны, что мы сегодня вместе с гетманом Хмелем? Уж если видели, что они бунтуют и жгут ваши