Шрифт:
Закладка:
Зашибись! Посмотрите, какой у нас потенциал!
Это был не конец Judas Priest. Это было новое начало.
Ричи рубил риффы, словно демон, как и бо́льшую часть времени Гленн… Но бывало, что игра у него не задавалась. Гленн, слегка сбиваясь с ритма, по-прежнему играет лучше, чем большинство гитаристов на пике формы. Но Гленн – перфекционист, поэтому ошибки его беспокоили.
А нас все устраивало. У кого их нет? И в любом случае Ричи – такой гигант и глыба, что может прикрыть любые косяки. Было странно, но мы не видели в этом проблемы.
Тур продолжался, и я подружился с Леди Старлайт. Однажды она сделала мне замечательное предложение от лица своей подруги Леди Гаги. Мы собирались выступить хедлайнерами на фестивале «Высокое напряжение» в Виктория-Парк, Хэкни[117], когда Гага тоже будет в Лондоне. Можно ли Гаге спеть вместе с нами на сцене?
О чем разговор?! Ее менеджеры связались с нашими, и мы договорились, что когда я выкачу свой «Харлей» в песне «Hell Bent for Leather», Леди Гага будет сидеть сзади! Идея чумовая, поэтому я старался не сболтнуть лишнего, чтобы не испортить сюрприз.
К сожалению, за несколько дней до шоу Гага отправила письмо, сказав, что ей нужно возвращаться в Штаты снимать клип и она не сможет составить нам компанию. Вот дерьмо! Она расстроилась не меньше нас.
В лагере Priest ощущались веселье и радость, но одного конфликта избежать все же не удалось. Между Биллом, Джейн и Джоном Бакстером, который продолжал заправлять моей сольной карьерой, возникли кое-какие трения.
Надо было покончить со всем этим, когда я вернулся в Priest. Во мне еще теплилась надежда, что получится заниматься успешной сольной карьерой параллельно с группой. Теперь я, безусловно, понимал, что этого не будет. И мне было плевать… Меня это устраивало.
Но я испытывал к Джону чувство преданности. Мы столько прошли, и когда между ним и нашим менеджментом возникали конфликты, я пытался не лезть на рожон и все сгладить. Я часто шел на компромиссы и надеялся, что ситуация разрешится… однако пришлось признать, что этого никогда не произойдет.
Наш лейбл накосячил с бухгалтерией. Авторские отчисления, которые должны были идти Кену и Гленну, отправили на мой счет. Но это не проблема. Мы сразу заметили ошибку, и Джейн все уладила. Конец истории.
Или… не конец. Джон прознал о случившемся, понял все не так и пришел в ярость. Пока Priest были на гастролях в Испании, он залез ко мне на страничку, robhalford.com, и написал про Judas Priest кучу всякого дерьма.
Было унизительно. Пришлось публиковать официальное извинение перед поклонниками.
Недавно в интернете, в том числе на сайте Роба, были опубликованы бред и пропаганда в адрес группы и менеджмента (Роб в настоящий момент не может контролировать сайт и категорически не согласен с комментариями). Мы отказываемся вступать в любые открытые споры – мы выше этого, и ситуация будет решаться в судебном порядке.
И я понял… Больше я так не могу.
Priest вошли в новую эру с Ричи, и все эти отвлекающие склоки лишь сбивали. Я сделал глубокий вдох… И попросил своего юриста написать, что наши деловые отношения с Джоном закончены.
И как только я это сделал, почувствовал невероятное облегчение. Правда, это был еще не конец. Спустя несколько недель я узнал, что Джон судится со мной за мошенничество, нарушение договора и «деликатное вмешательство, направленное на разрыв контрактных обязательств»… на сумму около 50 миллионов долларов. Это было крайне неожиданно, и я испытывал неприятный шок. Но мы энергично продолжили тур, и я пытался об этом не думать. Если можно не думать о судебном иске на сумму 50 лимонов.
Долгий изнуряющий тур Epitaph продолжился в Южной Америке, США, Канаде и Юго-Восточной Азии. Затем мы вернулись в Европу… И когда добрались до России и Санкт-Петербурга, мэр этого замечательного города сделал мне перед концертом предупреждение.
Он слышал, что я – гей, и попросил, чтобы я это не афишировал и не упоминал со сцены о гомосексуализме (что уже в 1999 году в России считалось «психическим заболеванием»). И сказал: если я так сделаю, меня арестуют.
Я был в ужасе и сначала задался вопросом: а надо ли мне лезть на рожон. Выйти и завернуться в радужный флаг? Или прицепить невидимый значок по защите прав гомосексуалистов? Откопать свою футболку Тома оф Финлянда, в которой я был, когда встретил Энди Уорхола?
Я не стал ничего делать. Во-первых, потому что это отразилось бы на группе, а они совершенно ни при чем. Во-вторых, потому что я не такой. Никогда не был активистом – всегда оставлял это тем, кто лучше в этом разбирается. Во всяком случае, пока.
Но главным образом я понял, что ничего не надо делать. Достаточно будет просто выйти, отыграть, быть собой и гордо и дерзко повелевать многотысячной толпой российских фанатов. Я такой. Смиритесь!
Как я сказал в интервью одному журналу, мне не нужно было выходить и размахивать радужным флагом. Я и есть радужный флаг металла. Поэтому в Питере мы просто отыграли обычную программу Priest. И это был замечательный концерт.
После России мы проехались по Скандинавии, Германии – там нас принимают как королей с 1975 года! – и Австрии. 8 мая 2012 года, когда мы были в Чехии, папы не стало.
Мы должны были выйти на сцену в Пардубице, и Сью позвонила из дома престарелых. Она сидела возле кровати папы с его сестрой, моей тетушкой Пэт. «Говорят, он может нас покинуть в любую минуту, Роб, – сказала она. – Хочешь с ним попрощаться?»
– Да.
Сью поднесла трубку к его уху. Я сказал ему то же, что и в последнюю нашу встречу в Уолсолле: «Пап, не мучай себя. Ты прожил замечательную жизнь. Прощай. Мы обязательно увидимся».
Отец был слишком слаб, чтобы ответить. Но хочется думать, что он меня понял. Он ведь всегда понимал.
Я повесил трубку. Мы вышли на сцену. Когда мы отыграли, Томас сказал, что Сью снова звонила, папы больше нет. Я перезвонил ей, и мы поговорили. Было грустно – ведь мы потеряли любимого родителя, – но мы оба знали, что он умер легкой смертью. Пришло его время.
Спустя десять дней я прилетел домой из Сан-Себастьяна, Испания, на похороны. Это была та еще морока – пришлось пробежать через аэропорт Барселоны и едва успеть на пересадочный рейс в Манчестер, затем взять такси до Уолсолла. Не до этого мне было в день, когда я хоронил отца.
Сама церемония была трогательной. Мама была в коляске. Папу она не видела с тех пор, как его забрали в дом престарелых годом ранее, а теперь его гроб заносили в церковь. Несущие гроб остановились, проходя мимо мамы, и она трясущейся рукой на пару секунд до него дотронулась.
