поселил его в собственном доме, приняв на себя целиком его содержание. Вслед за тем, выписав из Греции на свои средства рукописи «Илиады» и «Одиссеи», Боккаччо передал их Пилату, который читал и комментировал их в своих лекциях, а затем перевел на латинский язык. Этот первый в Европе латинский перевод поэм Гомера был, несомненно, литературно проредактирован самим Боккаччо. Впрочем, многому научиться у калабрийца Боккаччо не удалось по той причине, что познания самого учителя были довольно смутны. Прожив в доме Боккаччо три года, Леонтий Пилат отправился в Венецию к Петрарке, который пытался столь же безуспешно изучить с его помощью греческий язык, а затем предпринял поездку в Грецию и на обратном пути в Италию был убит ударом молнии.

За первым душевным переворотом, толкнувшим Боккаччо к научным занятиям, последовал второй, еще более острый моральный кризис. К концу 50-х годов Боккаччо начал прихварывать. Он преждевременно стареет, его угнетает чувство одиночества, преследуют мрачные мысли. В 1362 г. к нему явился монах Джоаккино Чани из Сьены, объявивший себя посланцем блаженного Пьетро Петрони, незадолго перед тем умершего в Сьене. От имени последнего Чани должен был передать духовное предостережение ряду лиц, и в первую очередь Боккаччо: смерть близка к нему, и ему надлежит немедленно подумать о покаянии. Уже не раз среди своих нравственных сомнений Боккаччо, по натуре своей менее всего склонный к религии, но в то же время простодушный и не способный, подобно Петрарке, быть твердым мыслителем, прибегал к католическому учению. Есть даже предположение, — хотя этого никак нельзя считать доказанным, — что в один из таких моментов душевного упадка он принял монашеский сан. Естественно поэтому, что речь таинственного посланца должна была произвести на него гнетущее впечатление. Он уже хотел распродать свою библиотеку и сжечь все свои итальянские сочинения. В эту тяжелую минуту жизни Боккаччо большую моральную поддержку оказал ему Петрарка, который, будучи немедленно извещен им о происшествии, своими письмами поддержал в нем душевную бодрость, увещевая не придавать значения речам «ложных пророков».

Здесь снова обнаруживается глубокое различие между характерами Петрарки и Боккаччо. В душе Петрарки все время происходила борьба между светлым, гуманистическим началом его мышления и приглушенной верой средневекового человека, жившего в нем, и это противоречие осталось до конца в нем неразрешенным. Напротив, у Боккаччо религиозность, никогда не исчезая вполне, долгое время остается отодвинутой в глубину, пока затем вдруг не вспыхивает снова с катастрофической силой, нарушая душевное равновесие и затемняя сознание.

Боккаччо все же удалось победить в себе мрачное настроение, но внутреннее беспокойство и чувство неудовлетворенности уже не покидало его до конца жизни. У него возникли какие-то нелады с флорентийскими властями, острое недовольство окружающим, и в конце 1362 года он принял предложение Аччайуоли переехать в Неаполь. Однако прием, оказанный там Боккаччо, принес ему горькое разочарование. Великий сенешал проявил верх небрежности по отношению к пятидесятилетнему поэту, который испытывал недостаток в самом необходимом. Раздраженный лишениями к оскорбленный в своем чувстве дружбы, Боккаччо весной 1363 г. покинул Неаполь, но не для того, чтобы вернуться во Флоренцию, а чтобы принять гостеприимство Петрарки, который уже давно звал его к себе в Венецию, предлагая обеспеченное существование до конца жизни. Но, видимо, Боккаччо тяготила в его годы зависимость даже от такого друга, каким был для него Петрарка. Пробыв в Венеции лишь три месяца, он уехал домой, чтобы поселиться не во Флоренции, а на родине отца, в Чертальдо, где у него был маленький домик н где он провел затем безвыездно почти три года.

Здесь он переживал, после своих неудачных поездок, длительный приступ жестокой мизантропии, нашедшей выражение в письме его к Пино деи Росси. Это так называемое «Утешительное послание» («Epistola consolatoria», 1364 г.) имело целью выразить сочувствие старому другу, подвергшемуся изгнанию в результате одного из очередных столкновений городских партий. Но так как изгнание состоялось еще в 1360 г., то ясно, что оно явилось лишь поводом для Боккаччо под видом запоздалого «утешения» дать исход своим собственным мыслям и чувствам этих лет. В самом деле, послание это — целый моральный трактат. Характерно, однако, что, несмотря на нередкую в нем католическую фразеологию, оно проникнуто духом морали отнюдь не христианской, а чисто языческой, стоической. Несмотря на тяжелое состояние духа, Боккаччо в тиши Чертальдо деятельно работал над завершением своих латинских трактатов.

В 1365 г. Боккаччо вернулся во Флоренцию и, видимо, примирившись с синьорией, возобновил свою «посольскую службу». Еще в том же году он едет к папе в Авиньон по одному очень ответственному делу; в 1367 г. — в Равенну, в Венецию и в Рим; в 1368 г. — снова в Венецию. Затем эти разъезды прекращаются, и последние пять лет своей жизни Боккаччо проводит частью во Флоренции, частью в Чертальдо, куда он уезжает на этот раз не из-за недовольства флорентийскими властями, а единственно лишь в поисках тишины и спокойствия. Боккаччо явно угасал. Однако перед смертью ему суждено было еще раз послужить национальной поэзии и вновь почтить память своего великого учителя Данте. Осенью 1373 г. синьория постановила открыть курс публичных лекций о «Божественной Комедии» и пригласила для выполнения этой обязанности Боккаччо, назначив за это значительное вознаграждение. Боккаччо с жаром принялся за это дорогое ему дело, но уже через несколько месяцев тяжело заболел. Уехав осенью 1374 г. в Чертальдо, он через год умер там.

Жизнь Боккаччо и его творчество распадаются на три периода: неаполитанский период, отклики которого еще чувствуются в течение первых лет после возвращения во Флоренцию, период высшей зрелости, когда Боккаччо пишет главные свои шедевры (прибл. 1343-1353), и последняя треть жизни, характеризующаяся уходом в научные занятия и душевным кризисом. На протяжении этих трех периодов можно отчетливо проследить развитие личности и поэтического сознания Боккаччо и вместе с тем — смену различных, противоречивых тенденций, которые в скрытом виде все время сосуществовали, в его душе, как они сосуществовали в общественном сознании эпохи.

2

В Неаполе впервые пробудилось поэтическое дарование Боккаччо, и здесь же оно нашло исключительно благоприятные условия для своего развития. Кипучая народная жизнь большого торгового города, расположенного на скрещении средиземноморских культурных путей, чарующие пейзажи Неаполя и его окрестностей, в частности Поццуольского залива, излюбленного местным аристократическим обществом, кружок придворной молодежи, где царили изящество и вместе с тем простота манер, смех и веселье, любовные увлечения, песни, стихи, забавные рассказы, — все это действовало на чувство и воображение юного Боккаччо, развивавшегося свободно, без сурового отцовского надзора, в обстановке, приятной для его