из седла, притом чудом не зацепившись за стремена ногой, и упасть на бок, а не на голову. Иначе либо конь непременно понес ее, либо она свернула бы себе шею. И померла бы глупой и внезапной смертью.

Ведьмак остановился, выбрался из седла и теперь бросал ошарашенные взгляды на кое-как вставшую на четвереньки Фредерику; он заметил, как она уперлась руками в землю и, громко булькнув, излила все содержимое желудка перед собой. Ее скручивали судороги еще несколько раз, а когда все закончилось, она с невероятной внимательностью всмотрелась в то, что из нее вышло, и нахмурилась. Эскель подскочил к ней быстро, в один прыжок. И, присев на корточки рядом, обхватил руками плечи, поднимая ее тело вверх.

— Что с тобой? Укачало? — он испуганно осмотрел ее бледное с зеленоватым оттенком лицо, взглянул на сухие поджатые губы и осторожно убрал прилипшую русую прядь с влажной и пыльной щеки.

Дера лишь мотнула головой и округлила глаза, когда услышала, каким громким урчанием разразился ее живот.

— Я… прости… я… должна отойти, — она дрожащим пальцем тыкала в сторону поля.

А когда урчание повторилось, ее резануло болью так, что она поперек туловища прижала руку и согнулась, чуть ли не ударившись лбом о землю. Ведьмак окончательно растерялся, но помог ей встать на ноги. Она торопливо, не разгибаясь, поковыляла к полю, что находилось по правую сторону. Кустов, как назло, поблизости не было, потому пришлось прятаться в колосьях.

До слуха добрались непотребные звуки вперемешку с громкими рвотными позывами. Тогда Эскель решительно зашагал в сторону Стебля, переступив лужу, оставленную Дерой, и принялся со всей внимательностью рыться в седельных сумках. Он уже передумал все возможные варианты, пока пересматривал флакончики и склянки с отварами. Перенюхал всю еду, осмотрел все содержимое, но каких-то явных причин для такой резкой смены самочувствия не нашел. Оставалось два варианта: либо она ухватила что-то отравленное в деревне, либо всему виной та вода, которую пила утром. Но он сам заранее убедился в том, что сахарные пироги были свежеиспеченные, а квас пах как полагается. И больше она ничего не ела. По крайней мере, он не видел. Но в ту злосчастную бочку, из которой Дера ухитрилась начерпать воды, пока он спал, заглянуть забыл. Чертыхнувшись и обозвав себя последними словами, ведьмак скрестил на груди руки и выжидающе уставился на русую макушку, выглядывающую из-за пшеничных колосьев.

Фредерика вышла на дорогу бледная как смерть. Но хоть зеленоватый оттенок кожи исчез. Ее била крупная дрожь, а взмокшее от проступившего пота лицо облепили выбившиеся из кос пряди. Она держалась за живот рукой, но шла, благо, ровно, а не согнутая в три погибели.

— Мне что-то нездоровится, — шепнула она дрожащим голос.

— Я уж заметил, — нахмурившись, ведьмак хотел выругаться и отчитать травницу.

Он был уже твердо уверен в том, что причиной всему этому послужила именно вода. Другой, по его мнению, быть просто не могло. Но, увидев изможденное лицо Деры и ее осоловелый взгляд, осекся.

— Я пила настойку полыни, — ее зубы стучали так, что некоторые слова было трудно разобрать. — Наверное, переборщила чутка.

— Подойди, — он протянул руку, и как только девушка сделала шаг вперед, приложил ладонь ко лбу.

Как и ожидалось, у нее был жар. Чем лечить отравление и все вытекающие из него последствия Эскель и не представлял. Была бы Дера мутантом, как он сам, то он бы предложил ей Иволгу или, на худой конец, подошла бы и Ласточка. Но, на деле, даже капли может быть достаточно, чтобы ее просто убить. Ведь травы, из которых они изготавливаются, и то сумасшедшее количество алкоголя в рецепте свалит с ног даже здорового мужика и заставит его биться в корчах, что уж говорить о хрупкой девушке. Хотя можно было бы попробовать Белый мед. Но где тут, среди полей, найти хоть пару соцветий жимолости? Интоксикацию от эликсиров он снимал, а снимет ли симптомы отравления — неизвестно. Да, черт побери, была бы она мутантом, то и не подхватила бы никакой хвори.

— Холера, — процедил сквозь зубы он.

— У меня? — ошарашено глянула на него Дера и снова согнулась от резкой боли.

— Та то, к слову. Вот черти. Что же делать?

Эскель бросил взгляд на травницу, которая целенаправленно зашагала к своему коню, кое-как добралась до седла, ощупала руками воздух, пытаясь поймать луку, и качнулась вперед, лишь чудом наткнувшись на нее. Затем посмотрел на хмурое небо, понимая, что дождь может начаться в любую минуту, и только хотел озвучить свой вопрос, как заметил, что девушка, внезапно лишившись последних сил, оседает на землю. Ее пальцы разжались окончательно, и она могла рухнуть прямо под копыта коню, если бы не руки ведьмака. Он подхватил ее под колени и спину, тут же прижав к груди. Взглянув в ее перекошенное от боли лицо, на полуопущенные веки и на едва шевелящиеся губы, понял, что «нездоровится» — это еще очень мягко сказано.

До самого Мурривеля осталось не более часа езды, но еще и до переправы неизвестно сколько добираться. А с такой ношей на руках темп и возможности резко снизились. Осмотревшись, Эскель понял, что стоят они посреди полей и никого, кроме полевок, в округе нет. Голова Деры потихоньку склонилась в сторону, и висок прижался к груди ведьмака. Глянув на нее, мужчина понял, что травница провалилась в беспамятство. Терять время не хотелось, потому было принято решение продолжать идти по дороге в сторону города. Авось, часа за полтора-два и дойдут. Лишь бы Фредерика продержалась, а там отыщут уж какую-то травницу или целительницу, или еще кого-то, кто хоть что-то понимает во врачевании.

Осторожно перебросив безвольное тело через холку Василька, ведьмак сам забрался в седло и притянул к себе травницу, устраивая ее боком на собственных коленях. Облокотил о себя, убедился, что ее голова прижата к его плечу, и заключил в кольцо рук, которыми ухватился за поводья. Но о Стебле, который зафырчал за спиной, он совершенно забыл. Услышав коня, он тут же свистнул ему, подзывая ближе. Ухватил за повод и наспех привязал к своему седлу. Искренне надеясь, что Деру снова не стошнит, он повел коней вперед.

Очередное предместье встретило их весьма радушно по меркам военного времени. Даже несмотря на снующих по округе красно-белых солдат. И, судя по целым и светлым стенам, что очерчивали сам город, а также отсутствию трупов и разрухи вокруг, он и впрямь был почти не задет войной, как и говорил Томаш. Тем более, если сравнить с окрестностями Оксенфурта,