Потому что у меня трясутся руки и ни одна мысль в голове не стоит на месте. Я слышу треск ткани за спиной, и мне даже мерещится скрип зубов — неужели все так плохо?

Нет, мерещится. Я слышу голоса.

— Ну что, доктор, сколько мне осталось? — болезненно, сквозь зубы.

— Печень не вываливается — до пенсии дотянешь, — хмуро отрезает Влад. Однако яснее ясного, что раны ему не нравятся.

Мне они тоже не нравятся, одним только фактом своего наличия. Вид…

Мне просто хочется найти тот же нож и всадить его Косому в печень. И провернуть. Чтобы после не возникало таких потрясающих идей — тыкать этим дерьмом в людей. В живых, мать его, людей, в отца моего ребенка!

В воздухе плывет слабый запах хлоргексидина.

— Вика, кратко и по сути, что было до меня? — прокладывая рану, требует Влад. — Я, мягко говоря, опоздал к раздаче. Что это за уе… ушлепки? Как с ними схлестнулись вы?

Кратко получается. Кратко и сбивчиво, потому что в истерике я тараторю с такой скоростью — Владу даже приходится переспрашивать.

— Нет, чушь какая-то, — Влад разгибается и, в упор надавив Ветрову на грудь ладонью, все-таки заставляет его лечь, — они не должны были пытаться тебя увезти. И Яра… Пускать в расход…

— Они? — медленно повторяю я и кошусь в сторону бандитов, все еще валяющихся в отключке. — Ты мне не веришь? Думаешь, я выдумала?

— Ох… какая у тебя вышла выдумка реалистичная, — Влад саркастично сплевывает на землю рядом с мордой Косого, а затем резко поворачивается ко мне, — Вика, иди сейчас домой. К мелкой.

— А… — Я впиваюсь взглядом в Яра. С нынешнего ракурса я вижу только его ребра, поднимающиеся вверх и вниз. Поднимающиеся! Его дыхание меня обнадеживает.

— Сейчас приедет скорая и менты, — Влад болезненно морщится, — последние затруднят мне предварительный допрос, но я поеду с Яром в больницу, а этих уродов нужно отправишьхотя бы в КПЗ, чтобы не вздумали делать ноги. Ты — идешь к мелкой, запираешься на все замки и вообще не выходишь из дома, пока я к тебе не приеду. И утром тоже. Никакой работы, школы, магазинов. Если кто-то начинает ломиться — звонишь мне, я буду неподалеку. Но я должен приехать раньше, чем новости разойдутся и за тобой успеют прийти. Я натяну сейчас местную службу безопасности, до утра здесь будет куча ментов и охраны. До утра время есть. Ты поняла?

Конечно, я поняла. От перспективы еще одного “визита” все внутри обмирает, но… 

Вот только…

Глаза совершенно не желают отрываться от Яра…

Мне кажется, что если я уйду — случится то самое, неисправимое, невозвратимое…

— Вика! — Влад впивается в мое плечо жесткими пальцами, требуя внимания. — Я буду на связи. Хоть каждые пять минут звони. А сейчас — иди. Я не дам ему сдохнуть. Он — мой брат, понимаешь?

И мой муж. Плевать, что у нас там развод, какая разница, я все равно воспринимала только его в этой роли…

Ладно, иду…

Последним порывом — дергаюсь в дверь с другой стороны машины, туда, куда вытянулся Яр, впиваюсь дрожащими ладонями в его едва-едва щетинистые щеки. Целую вот так, неправильно, валетом, смешивая аж два вкуса крови сразу — его и моей — я искусала губы до крови за все это время.

Быстро… Две секунды только на все про все. Больше просто нету. Даже двух секунд достаточно, чтобы оставить с ним сердце. С собой мне его просто не унести.

— Ты месяц обещал не выпускать меня из постели, Ветров, — шепчу я тихонько, — ты ведь не собираешься оставить это свое обещание невыполненным? Я жду!

— Ви... — у него в глазах, в океанах концентрированного упрямства, будто вспыхивают искры.

Признаться в любви можно было и поизящнее. Но я предпочитаю говорить с Ярославом Ветровым на том языке, на котором ему нравится. Он все равно все понял как надо!

Я тебя люблю. Я без тебя не смогу. Я хочу, чтобы ты был с нами. Я готова оставить в прошлом все. Все-все, лишь бы сердце в твоей груди продолжало биться.

Если уж ради этого стимула он не будет бороться за жизнь — то я уже не знаю, что помогло бы лучше.

Господи, только бы не подкачали врачи...

Уйти. Сказать легко — выполнить трудно. Даже оказавшись дома, оказывается сложно взять себя в руки и объяснить Маруське…

— Ну во-о-от, — мелкая огорченно морщит нос, — а как сильно папа заболел?

У меня перед глазами — алое море, разливающееся по белой рубашке...

— Сильно, Плюшка, но он у нас гораздо упрямей любой болячки, он выздоровеет.

Ей пока хватает.

Я не звоню Владу — не хочу, чтобы Маруська хотя бы слышала. Пишу. Не каждые пять минут, каждые три, просто потому, что пальцы требуют занять их хоть чем-то. На четыре моих сообщения приходится одно Влада.

“Скорая приехала, осматривают”.

“Стартовали в больницу, полиция осталась все оформлять”.

“Ты знала, что у Яра тоже четвертая группа крови?”

“Доехали. Его шьют. Хирург отличный”.

Такие мучительно короткие, прожигающие насквозь, вызывающие десятки моих обеспокоенных вопросов. В какой-то момент Влад пропадает и не отвечает мне сообщений на двадцать, я даже решаюсь позвонить — благо, Маруська уже уклыдывается спать, но абонент оказывается вне зоны моего граничащего с паникой беспокойства.

Бессилие погребает меня с головой. Почему он молчит? Почему? Уж не потому ли, что тот самый конец, которого мы все опасались, пришёл?

Я забиваюсь в ванную и сижу там, захлебываясь беззвучным воем, вгрызаясь зубами в первое попавшееся полотенце.

Маруська спит, будить её не стоит. Ну и что, что у меня ощущения, как будто это меня режут и шьют без всякого наркоза?

Господи, зачем я вышла из дома? Зачем окликнула Ветрова? Если бы он не бросился ко мне на выручку — он бы и не подставился. И был бы живой!

Влад является практически под утро — мне в общем-то плевать, я так и не смогла уснуть, паникующей зайчихой носясь по огромной и такой пустой квартире. А потом звонит мой телефон, и усталый голос Влада звучит из динамика:

— Открой мне дверь, Вик.

— Нужно будет условиться о паролях, — хмуро роняет он, когда я выполняю его просьбу, — пока весь этот трэш не закончится, хотя бы.

От него за метр разит таким количеством сигарет, будто он выкурил целый вагон. Глаза измотанные и почти озверевшие.

Я замираю в дверях квартиры, глядя на него как на палача. Что он мне сейчас скажет? Приговорит, лишит последнего шанса или…

— Яр в норме, — сипло выдыхает Влад, растирая пальцами виски, — это, конечно, громко сказано, но прогнозы ему дают хорошие. Крови потерял много, но в больнице нормально с запасом, если что, они обещали позвонить мне, моя тоже подходит. Сейчас он еще в реанимации, но показатели у него лучше, чем могли бы быть. Никогда не думал, что буду очень рад услышать от хирурга фразу “могло быть хуже”.