Шрифт:
Закладка:
— Куда дальше? — спросил Вышегор.
Мы ещё разок сверились с картой. Итак, мы вот здесь. Вот здесь чисто символический пост охраны, а вот здесь дежурят двое работников плантации. Первая из работников, насколько нам известно, безобидная тётенька; её работа заключается в том, чтобы взвешивать корзинки сборщиков и записывать результаты. Второй работник — грузчик, который растаскивает корзинки по стеллажам.
А вот, кстати говоря, и он…
Я накастовал между нами ещё один стеллаж. Мышцатый парнишка в безрукавке посмотрел на мою иллюзию, почесал затылок, очень грязно выругался, — очень грязно даже для меня, — и ушёл обратно.
Так…
Что там дальше? Вот здесь цеха обработки. Сборщики работают на скорость, так что рвут боярышник целыми гроздьями и притаскивают его сюда с листьями, ветками и прочей хренотнёй. Приходится перебирать вручную.
Ну да, Опаснов нам и это рассказал. Как только тестикулы Стасика начали напоминать перезрелую ежевику, то у него внезапно настал час откровений и информация полилась бурным потоком. Важная, неважная… Вообще вся. Даже за детство потрындеть успели.
Так что все процессы производства настойки боярышника я теперь знал от и до. Надо потом прикинуть рентабельность и сравнить её с рентабельностью авокадо. Земл и вокруг Прямухино много, так что почему бы и да?
Ладно. Сборщики тут, цех мойки ягод тут; тут снова начинаются стеллажи, — вот только уже не с корзинками, а с коробками, — а вот ту-у-у-ут… вот тут ещё один пост охраны. Вот только этот пост куда серьёзней.
Охрана из одарённых, бронированная дверь, камера наблюдения, кнопка сигнализации. А всё почему? А потому что за этим постом начинается личная тюрьма Бориски Безродного. Туда попадают его враги, конкуренты и прочие неугодные Боярышному Королю личности типа моей девятилетней сестры, например.
Сегодня, если верить Опаснову, на дверях должны стоять два гжельских мага. У каждого из них в кармане по ключ-карте. Чтобы открыть дверь, карты нужно прогнать одновременно на двух терминалах.
Вырубить этих блядских сабзир и добыть ключи — не проблема. На камеру тоже насрать, моя мезень уже в состоянии обманывать приборы; накастую прямо перед объективом статичную картинку и все дела.
А вот сигнализация…
Да, очко всей ситуации скрывается именно там.
Один тык на кнопку, — которая, между прочим, болтается у каждого из гжельских на запястье, — и вся охрана боярышникового комплекса тут же сбежится на помощь. Так что нужно действовать аккуратно. Филигранно нужно действовать.
Пока что я представлял себе это так: врубаем режим стелс, хитростью выманиваем одного охранника, тихонечко его гасим, а затем подбираемся ко второму.
— Пи-пи-пи, — шёпотом пропищала Правая; настолько тихо, что я не смог разобрать её слов. Ох, блядь, надо было оставить её в машине со Святопростом.
— Пи-пи *потерпи*, — сказал я ей, и мы с Вышегором тихонечко двинулись в сторону цехов обработки…
* * *
ТВЕРЬ. ВЧЕРАШНИЙ ВЕЧЕР. ЛАМПОСВЕТ НЕСУТИН.
Лампосвет был зол. Лампосвет был пьян.
Придурки. Господи, какие же придурки, — думал он. — Узколобые кретины, которые только и способны на то, чтобы приделывать клонам крылышки. А хотя стоп… ну да… они ведь даже на это неспособны!
После неудачной операции над дядей Витей, Лампосвет затащил его труп на больничную каталку, накрыл простынёй и вывез к чёртовой матери. Но нет, не на улицу, как можно было бы подумать.
Не-а.
Всё оказалось куда проще. Чтобы избавиться от тела, Лампосвету даже не пришлось покидать этаж. Улучив удобный момент, он закатил дядю Витю в стационар с заражёнными клонами, развернулся и просто ушёл.
Увы и ах, Лампосвет не был магом мезени. Его выходку моментально спалили камеры.
Уже спустя несколько минут отец вызвал его на серьёзный разговор. Вячеслав Григорьевич сказал сыну собирать вещи и проваливать из НИИ.
— И кстати, я ещё не решил, заявлять на тебя в правоохранительные органы или нет, — сказал Несутин-старший. — Ты не просто придурок. Ты чудовище, Лампосвет. Ты убийца.
Убийца⁉ УБИЙЦА⁉ Если бы не такие убийцы, как я, — думал молодой учёный, — то человечество до сих пор не избавилось бы от чумы и оспы. Что было бы с нами, если бы величайшие умы истории в ключевой момент побоялись взять на себя ответственность за неизбежные, но нужные жертвы? Где бы мы были сейчас⁉ Сидели в лесу и молились колесу⁉ А-а-ах, чёрт!
И да, — вернулся к своим недавним рассуждениям Лампосвет. — Все ошибаются. Ни раз, ни два, и даже ни десять. Так что всё нормально. Всё хорошо. Ошибки неизбежны точно так же, как и жертвы.
Лампосвет приложился губами к бутылке водки, сделал несколько больших глотков и выкинул её в кусты.
— Но больше я не ошибусь, — сказал он вслух на выдохе.
После изгнания из института, у Лампосвета было время подумать. Время понять, в чём он ошибался.
Проблема не в том, что мои расчёты неверны, — понял он. — Проблема в самой концепции. На самом деле мне не нужно, чтобы клоны слушались; это неверная постановка задачи. Мне нужно, чтобы клоны слушались МЕНЯ.
Лампосвету больше не нужны были подопытные. Следующий эксперимент он собирался провести над собой.
Молодой человек снял с плеч рюкзак, расстегнул его, достал охотничий обрез и вошёл в здание НИИ…
* * *
ИЛЬЯ ПРЯМУХИН
Определённо, мне нравится мой дар. Как бы мне не хотелось поднимать мертвецов или големов, летать, лечить, гипнотизировать, шмаляться льдом, огнём или энергией, я ни за что бы не променял мезень.
В цеху обработки ягод мы задержались минут на пять, не дольше. Проходили его, как уровень игры… ну… одной из тех, — заточенных под стелс, — в которых ещё угол обзора противника подсвечивается зелёненьким или красненьким. Зелёненький — тебя не видно, красненький — тебе пизда.
Ну так вот. Недолго думая, мы с Вышегором присели на корточки и сделались корзинами с ягодками. Как только все перебиральщицы, — перебиралицы? — отворачивались от нас, мы гусиным шагом топали в цех мойки ягод.
В цеху мойки ягод оказалось ещё проще.
Тут работал всего один парнишка: молодой, прыщавый, тощий, в полиэтиленовом фартуке, жёлтых перчатках по локоть и беспроводных наушниках. Работа его заключалась в том, чтобы высыпать перебранные ягоды на здоровенное сито, херачить по ним водой из шланга, а потом стряхивать, ссыпать в коробки и уносить на склад.
Вода шумела аки водопад.
В ушах у паренька орала музыка; какая-то очень мерзкая, явно подростковая.
Честно говоря, на долю секунды я подумал, что мы просто пройдём у него за спиной и всё. Однако какое-то шестое чувство заставило паренька обернуться.
Избивать парня не хотелось. Ну правда, в чём он виноват-то? По пути к богатству и могуществу я готов крушить неправедные ёбла, а это вполне себе праведное и горемычное. Нельзя, короче, так. Нехорошо.
И именно поэтому я сделал первое, что пришло мне в голову.
Создал довольно сложную, но уже давно посильную мне иллюзию. Я превратился в Бориса Безродного, а Вышегор стал Стасиком Опасновым.
И почему я раньше так не делал? Мне что, реально скучно быть имбой?
— Ты говно и уволен, — сказал я парню, когда тот вытащил наушники.
— За что⁉
— Ты сам всё знаешь.
Прыщавый чуть помялся, чуть посмотрел по сторонам, а затем сглотнул обидный комок в горле, скинул с себя перчатки, крикнул:
— Ну и пожалуйста! — и убежал в слезах.
Ну восхитительно же! Ну и зачем я мозг себе ебу? Сейчас мы в этом же обличии подойдём к гжельским и скажем им, мол, так и так, открывайте. Что ещё нужно-то? Не думаю, что Безродный на короткой ноге со всеми своими головорезами и мы нарвёмся на светскую беседу.
А даже если и так, просто прикрикну на них и всё. Начальство не в настроении, ага.
Что может пойти не так?
* * *
НИИ ХИСИК. ЛАМПОСВЕТ НЕСУТИН.
— Сын, я прошу тебя, не надо, — Вячеслав Григорьевич встал на колени. — Прошу тебя, одумайся, ты пьян.
— Даже пьяный я соображаю лучше, чем каждый из вас! — Лампосвет водил дулом из стороны в сторону. — Пропусти меня в лабораторию или я буду стрелять! Поверь, у меня хватит духу!
— Прошу тебя, не надо.
— Я сказал пусти!
Лампосвет выдернул из собравшейся перед ним толпы молодую девушку-ассистентку и приставил обрез к её голове.
— Я убью её! — заорал он. — Делайте, как я говорю или она умрёт! Пропустите меня в лабораторию! Слушайтесь меня! Подчиняйтесь!
И тут Вячеслав Григорьевич изменился в лице. Причём
