— Доброе утро, Дакота, — сказал он.

— Утречко, — это я накастовал голос мастера глорихольной.

Ну… накастовал так, как представлял его у себя в голове. Согласен, получилось не очень. Вроде бы обычный женский голос, но внезапно с какими-то старушечьими поскрипываниями. Это всё моток пряжи на столе, да ещё эти фотографии, блядь! Сбили меня с толку!

Стас замер.

Я прямо почувствовал, как он напрягся.

— Приболела что ли? — спросил Опаснов.

Фу-х. Слава яйцам, что он не прочухал иллюзию. Помню, с какой лёгкостью он развеял мою магию в баре прошлой ночью.

— Чутка, — ответила «Дакота». — Горло застудила.

— Оу…

Да ёб твою мать! Илья, соберись!

— Ну так может я тогда…

— Нет-нет-нет! Всё хорошо.

— Точно?

— Да-да, точно.

— Ну ладно.

Опаснов снова начал посвистывать. Щёлкнул дверной замок — это он на всякий случай заперся. Затем послышался звук расстёгивающейся ширинки и шелест гавайских шорт.

— Ну-с, — сказал он.

Будто чёртик из табакерки, из дырки в стене выпрыгнул писос. Писос себе вроде, как писос, — не то, чтобы я его очень внимательно разглядывал, — но по первому впечатлению он показался мне каким-то неопрятным. Тёмным каким-то и холодным даже на вид.

Как будто бы это к нам в комнату заглянула гигантская улиточка-ахатин.

— Кхм-кхм, — прокашлялся Опаснов, мол, ну что там за заминка?

Я толкнул Святопроста в плечо.

— Я? — беззвучно спросил насекомыш; глаза его полезли на лоб.

— А кто? — так же беззвучно ответил я.

Несколько секунд мы поиграли в гляделки. Как же невовремя Святопрост начал артачиться! За такое мне очень хотелось прописать ему отцовского леща; и я уже вроде как даже занёс на удар руку, но в этот момент насекомыш одумался.

Он тяжело вздохнул, отвёл взгляд куда-то в сторону и, — клац! — клешня Святопроста сомкнулась на вражьей письке.

— Уу-у-у-а-а-а-А-А-А!!! — как будто сигналка сработала.

Бах! — а это майор Оров своим огромным кулачищем прошиб гипсокартонную перегородку, схватил негодяя за затылок и резко притянул к себе, — расшиб бедняге нос о стенку. Опаснов, конечно, и без того уже был полностью в нашей власти, но лишняя фиксация не помешает; тут я с Вышегором был полностью согласен.

— Привет, — сказал я.

— Кто вы⁉ Что происходит⁉ Отпустите меня немедленно!

— А что у вас тут такое? — это к нам в комнату на шум заглянула администратор.

Я мгновенно накастовал всем присутствующим праздничные колпаки.

— День рожденья! — затянул я. — Туруц-туруц! Праздник детства! Туруц-туруц!

Майор Оров и Святопрост разулыбались что есть мочи и начали покачивать головой в такт. А вместо побагровевшего куска плоти, в клешне у моего насекомыша администратор увидела охапку бенгальских огней.

— Понятно, — сказала девушка. — За стенку заплатите, — и исчезла.

— Итак, — я вернулся к нашему разговору с Опасновым. — Ты меня наверняка помнишь. Илья Ильич Прямухин. Скромный помещик, на которого так не повезло нарваться твоему хозяину.

— Что тебе нужно⁉

— Всё очень просто, — ответил я. — Сейчас ты очень-очень честно и очень-очень подробно расскажешь мне, где вы держите мою сестру. А потом расскажешь, как вызволить её без лишнего шума. Ясненько?

— Пошёл ты! Тебе пиздец! Безродный тебя сгноит!

— Святопрост?

— Угу.

— У-у-а-а-А-А!!!

Ой, божечки. А я ведь даже не подозревал, что некоторые части мужского организма могут вот так тянуться и выворачиваться. Природа-природа, велик твой замысел. Какой удивительной выносливостью ты наградила репродуктивную функцию.

— А теперь ещё раз, — сказал я. — Честно и подробно. Где вы держите мою сестру?

* * *

ВЧЕРАШНЕЕ УТРО. ТВЕРЬ. НИИ ХИСИК.

Весь институт стоял на ушах ещё засветло; всем сотрудникам было предписано явиться на рабочее место. Началась эпидемия. По всему городу обнаруживались обезумевшие клоны с пчелиной головой. Счёт заражённых уже исчислялся сотнями.

— В Москве обвиняют нас! — кричал Дрын-дын-дын Дрын-дын-дынович; всё-таки он появился в этой истории ещё раз, но уже почти уходит. — Говорят, что болезнь выбралась из нашей лаборатории! Вячеслав Григорич, ты хоть что-нибудь понимаешь⁉

— Нет, — ответил Несутин-старший. — Даже не представляю, что пошло не так.

— А-а-а-ай! — у Дрын-дын-дыновича зазвонил телефон. — Буду держать тебя в курсе! Думай, Вячеслав Григорич, думай! Алло…

Отец и сын остались в кабинете вдвоём.

— Та-а-ак, — Несутин-старший снял очки и помял переносицу. — Ты хоть понимаешь, что ты натворил?

— Это не я.

— А кто⁉ — взорвался Вячеслав Григорьевич. — Кто ещё грезил о пчелиных генах⁉ Кто мне рассказывал про послушание, а⁉ Ты идиот! Кретин! Придурок!

Лампосвет молча обтекал.

— Ну как, а⁉ Добился своего⁉ Слушаются тебя, да⁉ Слушаются⁉ А я и смотрю! Прямо вот весь стационар этих пчелиноголовых монстров тебя слушается! Все прям по струнке ходят!

— Отец, я…

— Что ты сделал⁉ Что ты, мать твою, натворил⁉ Ты понимаешь⁉

— Отец, я всё исправлю.

— Как⁉

— У меня есть одна идея…

— Хватит с меня твоих идей! — Вячеслав Несутин аж раскраснелся; на лбу венка вздулась, слюни изо рта забрызгали. — О боги, какой же ты идиот! Почему ты не послушался меня⁉ Просто ответь: ПО-ЧЕ-МУ⁉ Ну зачем тебе нужно было это делать⁉ Ну почему ты всегда и всё делаешь мне поперёк⁉

Лампосвет молчал. Ждал, когда отец вдоволь набеснуется.

— А-а-а-ай! — Несутин-старший закрыл лицо руками. — И что нам теперь делать? Как всё это исправить? И возможно ли это вообще исправить? О, боги-боги, Лампосвет. За что мне всё это?

— Отец, — Лампосвет выждал удобный момент и начал. — У меня действительно есть идея. Я почти уверен, что…

— Почти⁉

— Я уверен, что всё получится. Пожалуйста, поверь мне.

Несутин-старший поднял на сына усталый взгляд.

— Что тебе нужно?

— Мне нужна лаборатория и один подопытный. Один, — поднажал Лампосвет. — Всего лишь один здоровый клон.

— Быть может ты забыл, но у нас в городе эпидемия. По твоей вине, кстати, да. И где я тебе сейчас, скажи, пожалуйста, найду здорового клона?

— Дядя Витя, — ответил Лампосвет. — Охранник. Его же заперли на карантин в столовой, верно?

Вячеслав Григорьевич крепко задумался. С одной стороны, он невероятно злился на сына. С другой стороны, у самого Вячеслава Григорьевича не было ни единой мысли насчёт того, как остановить эпидемию. Так что, быть может…

— Ладно, — сдался Несутин-старший. — Хуже уже не будет.

Затем он нажал на кнопочку связи с секретарём и попросил срочно привести охранника дядю Витю в операционную…

* * *

ЧУТЬ ПОЗЖЕ. ТАМ ЖЕ.

— Ради такого дела я согласен, — сказал дядя Витя.

Старенький, скрюченный, совсем морщинистый. За поседевшими усами почти полностью беззубый рот, да и хитин местами протёрся чуть ли не до основания. Дяде Вите было уже тридцать лет; солидный срок для клона.

— Делай что надо, сынок.

Старый клон бойко залез в преобразовательную капсулу и удобно устроился на стульчике.

— Да не беспокойтесь, дядь Вить. Всё будет хорошо, — Лампосвет застегнул у него на голове специальный шлем.

— Ты меня давай не успокаивай… ай, — охранник чуть дёрнулся, когда иголка вонзилась меж двух панцирных пластин на сгибе локтя. — Я уже ничего не боюсь. Я своё уже пожил, так что если помру, не обижусь. Главное сейчас другим помочь. Так что давай, врубай свою шарманку.

— Хорошо, дядь Вить. Готов?

— Готов.

По трубочке побежал мутагеновый раствор. Зажужжал преобразователь. Дядя Витя сжал зубы и изогнулся всем телом, а Лампосвет Несутин достал из кармана флакон и попшикал на себя феромонами пчелиной матки.

Да, Лампосвет не собирался никого лечить. Вся эта эпидемия — просто досадная недоработка. Просчёт. Ошибка. Первый неудачный опыт; и в этом нет ничего удивительного, такое сплошь и рядом. Простите, а у кого из великих учёных всё получалось с первого раза? Можете назвать имена этих гениев? Не можете? Вот то-то же.

Лампосвет был уверен, что со второй попытки у него всё получится. Пришлось хорошенечко поломать голову, но он доработал свою схему; догнал её до ума и докрутил недокрученное. Теперь-то пчелиные гены встанут нужным образом и вместо неуправляемых пчелиноголовых клонов он получит самого управляемого дядю Витю на свете.

— Как ощущения? — спросил Лампосвет.

— Ох, — только и смог сказать дядя Витя. — Худо мне. Что-то вот прям совсем худо. Ох, сынок. А оно так и должно быть?

— Да-да, — ответил Несутин-младший. — Потерпи, дядь Вить.

— Ох ты ж, — дядя Витя зажмурился так, будто бы другой