— И руки еле двигаются. Раньше просто больно было, а теперь — как ватные.

Я сделал жалкую попытку поднять руки вверх — и не смог. Доктор Сингари покачал головой, выказывая среднюю степень озабоченности.

— Так, сначала измерим давление. О, превосходно! На всякий случай возьмем пробу сахара… Потом перевернитесь, я укольчики поставлю. Не беспокойтесь, я вам помогу.

Он перевернул меня и поставил три укола: один в поясницу и два в область лопаток.

— Вот ещё, это усилит действие обезболивающих. — Сингари протянул продолговатую таблетку, и я проглотил ее не запивая.

— Доктор, скажите пожалуйста, а это вы мне диски передали? Это ваши диски?

Сингари кивнул:

— Очень хорошая музыка, очень благотворно действует на скелет. Да и боль уменьшает.

— Буддисты?

— Не совсем, но для европейца отличия столь незначительны, что проще сказать — да, буддисты.

— Доктор, а сами вы откуда? Вы очень хорошо говорите по-английски.

— О, название этой далекой гималайской провинции вряд ли вам что-то скажет. Если очень кратко, то это кусочек земли к югу от Таджикистана, востоку от Афганистана, к западу от Китая. Спорная территория между Индией и Пакистаном. Мы с родителями уехали, когда мне было четыре, так что знаю я об этом месте не больше вашего.

Он уселся в кресло, достал деревянные чётки и начал их перебирать в процессе разговора. Меня это, почему-то, очень раздражало, но я промолчал.

— Вокруг вас были — сплошные «станы», так можно резюмировать. И Кырзахстан там же?

— Да… Пожалуй что «станы».

— Так там кругом муслимы, получается? Извините, мусульмане?

— В основном да, — Сингари посмотрел на меня как-то весело. — А почему вас это заинтересовало?

— Всё-таки вы — мой врач.

— Процентов восемьдесят жителей — мусульмане. Есть ещё индуисты. Много тибетских беженцев.

— А вы? Извините, если вопрос нескромен…

— Нет, от чего же… Моя семья придерживается традиционных тибетских верований.

— Ясно, ясно, — покачал головой я, изображая добродушный интерес. — Доктор, а можно вас попросить кое о чём?

— Всё, что в моих силах. Всё, что вам не повредит, как моему пациенту.

— Там в прихожке сумка валяется, с надписью «Нирвана». Принесите её, пожалуйста.

— А, вот почему вы меня про мою веру расспрашивали? Вы буддист?

— Не, «Нирвана», — это группа такая. Курт Кобейн, слыхали?

Сингари отрицательно покачал головой.

— А зачем вам сумка? Что в ней?

— Послушайте, — возвысил я голос. Не так патетически, как дядя Инек, но всё же: — Это МОЯ сумка.

— Понимаете, если вдруг там окажутся наркотики или ещё что вредное — не только вы пострадаете, но и я.

Я вздохнул. Чёрт, он прав, и опасаться в такой ситуации имеет право.

— Мне нужны оттуда диски, вот и всё. Ничего криминального. Хочу послушать песню «Френсис отомстит Сиэтлу».

— Френсис?

— Вы что, не знаете историю Френсис Фармер?

— А кто это?

— Известная актриса. Была известная.

— Я, знаете, половину жизни прожил в Британии. Многого не знаю.

— Сейчас она не тем известна, что была актрисой. В моей тусовке ее все узнали в первую очередь, как символ протеста.

— Протеста? Против чего же протестовала эта дама?

Я помотал головой, еле-еле, чтобы позвоночник не отреагировал:

— Она не протестовала, просто жила, как хочется. Как будто в свободной стране живёт. А её за это уничтожили.

— Кто уничтожил?

— Как кто? Правительство. Общество, система. Жители долбанного Сиэтла.

И я рассказал доктору Сингари Легенду о Прекрасной Френсис Фармер. Какой талантливой она была с детства, и как играла в любительском театре. Как написала самое лучшее сочинение в стране, и как ей подарили приз — поездку в Советский Союз. Как потом о ней начали кричать на каждом углу, что она коммунистка и атеистка. Но сразу вот так вот взять и сломать — не могли. И вот она блистает на мировых экранах, и даже деньги текут рекой. А потом… Потом её арестовали за пьяную езду. А на суде она кинула в судью чернильницей, и ей впаяли в срок.

Вот был такой Лютер. Он кидался в дьявола чернильницей. И ничего, все его уважают. Среди немцев множество лютеран. Но Френсис Фармер не Лютер, тем более, что она пьяная на авто каталась. Её посадили в психушку, поставили ей диагноз «шизофрения», и долго херачили электрошоком. А потом сделали лоботомию и выпустили, и она счастливо работала в прачечной.

— Печальная история, — сказал Сингари. — Жаль, что в нашей стране такое могло случиться.

— Могло? Случиться? Да это постоянно происходит! А вспомните, как расправились с этим бородатым мужиком? Как там его? Хемингуэй! Спецслужбы за ним постоянно шпионили, записывали каждый его шаг, даже дома. А ему все говорили: э, старина Хэм, да кому ты нужен — шпионить за тобой! Ты же не политик, ты же просто писака! Да у тебя, брат, мания преследования! Он взял и застрелился. И также Курт, Курт Кобейн.

— Мне пора, — сказал Сингари и поднялся.

— Так вы принесёте диски?

— Думаю, что один раз можно сделать исключение. Но только один диск и только сегодня.

Сучара, а потом я свалю отсюда. Уж найду способ как свалить. Вечно лежать в этом каземате — ну уж нет! Пошло оно на хер, такое наследство. Вымаливаю свой собственный диск у какого-то урода?

— Я включу, а вы мне снотворное. Идёт? Хочу уснуть под любимую музыку, — умильным голоском попросил я доктора.

Ну что, братья и сестры… Улегся я поудобней, слушаю про месть Френсис Фармер долбанным жителям Сиэтла и тихонько засыпаю. Разве не хорошо?

8

Утром я проснулся от какого-то шума во дворе. Посмотреть в окно я не мог, хотя и очень этого хотел. Поэтому пришлось мне заниматься этой, как её… «реконструкцией». Если по-человечески — я просто пытался понять, что там происходит, опираясь только на слух. Лежал неподвижно, с закрытыми глазами — и слушал.

А происходило там нечто весьма масштабное. Лязгнули большие ворота, которые раздвигают, если въехать нужно какому-нибудь очень большому транспорту. Проревел мотор грузовика, стих. Чуть слышно доносились перекрикивания людей, видимо грузчиков. Потом в дом начали затаскивать тяжелые предметы и перемещать их, как мне показалось, в подвал. Это что вообще такое?

— Просьба не выражаться. В этом доме не приняты подобные выражения. — услышал я голос доктора Сингари. — иначе мы будем вынуждены сообщить в вашу компанию.

Чёрт, а этот хрен что тут с самого утра делает?

Я открыл глаза и увидел лже-Сесилию, которая сидела в кресле и внимательно меня рассматривала.

— Ох, напугала! Ты что тут делаешь?

— Жду указаний своего дорогого мужа, —