Интуиция подсказывала, что словосочетание “разрешите войти” может действовать как знак для “охранной сигнализации”. И только от моего ответа зависит, проникнет человек в дом или нет. Недаром Рейбон Клавиц так и не просочился.

Прошло совсем немного времени, а лавка уже стала местом паломничества. Теперь еще и этот вероломный старикан решил меня навестить, сто процентов будет уговаривать открыть семейные тайны.

– По какому делу? – спросила я и неосознанно скрестила руки на груди. – По тому же, что и ваш сын?

Олберт Беренгер дернул головой и коснулся воротника.

– Не только. Но вы ничего не узнаете, если так и будете держать меня на улице.

Это было сказано так, будто старикан намекал на мою невоспитанность. Ох, какие мы нежные! С одной стороны хотелось сделать ему от ворот поворот, но с другой меня мучило любопытство. Хотелось его выслушать и, быть может, немного потроллить. Слава Богу, сегодня я получила огромный заряд позитива, даже постное лицо ювелира не испортило мне настроения.

– Что ж, проходите, – я пустила гостя в лавку, не преминув отметить, как взгляд его жадно скользнул по убранству.

Поговорю с ним здесь. Не хочется впускать этого человека в дом, он ничем не заслужил моего доверия. Господин Олберт не любил терять времени даром, едва опустившись на стул, он переплел пальцы и начал:

– Я хотел попросить у вас прощения за поведение моего сына, госпожа Танита.

От удивления у меня брови поползли на лоб.

– Леорг был очень груб с вами, я воспитывал его не таким, – в голосе даже проскочило раскаяние. Скорее всего, напускное.

Дарен обмолвился, что старикан был тем еще тираном, но этот факт не заставил меня сочувствовать хамовитому Леоргу.

– Горячность – один из главных недостатков молодости. Мой сын выглядит холодным, но внутри него скрывается целый вулкан эмоций, иногда он просто не способен контролировать свои чувства. Леорг с детства остро воспринимает любую неудачу.

“Наверное потому, что за них ты драл с сынка по три шкуры”, – добавила я мысленно.

– И очередной неудачей он посчитал мой отказ продать новую технику Малкольма? – спросила я не без иронии.

Беренгер сделал вид, что его смутили мои слова. Ах, какой милый дедушка!

– Вы уж простите его, госпожа Танита. Всему виной молодость и все ее пороки. Ваш отказ задел его и расстроил, Леорг не смог удержать себя в руках. В особенности потому… – внимательный взгляд впился в меня, заставив поежиться. – … что вы ему нравитесь.

От такого откровения я едва не упала со стула. Видимо, мой взгляд был настолько говорящим, что господин Олберт поспешил исправиться:

– Нравитесь, но он не правильно выразил свои чувства.

Это оправдание звучало, как самая большая глупость, услышанная мной за последнее время. Беренгер-старший думает, что я настолько наивна, что поверю в наскоро состряпанное объяснение? Он еще не стыдится выставлять своего сына дураком, который не умеет нормально общаться.

Хотя, если задуматься…

В памяти вспыхнуло лицо Леорга, когда он застал меня выходящей из дома Дарена. Только когда он успел в меня влюбиться? Может, у него сохранились какие-то теплые воспоминания о той, другой Таните, и он перенес их на меня?

Я посмотрела на господина Олберта, не скрывая скепсиса.

А этот дед самый настоящий токсик. На месте Леорга у меня бы тоже кукушечка слетела.

– И что, по вашему мнению, я должна ответить? – спросила холодно.

Он явно не такой реакции ожидал. Но меня не пронять стариковскими вздохами, доверительным отеческим тоном, сверкающими, будто из-за непролитых слез, очами. Он хорошо играл роль любящего и слегка стыдящегося своего отпрыска родителя.

– Вы его простите? – тон Беренгера сочился надеждой. – Леорг не так плох, как вы могли о нем подумать. Вы не виделись десять лет, но в душе он так и остался тем же ранимым мальчиком.

И как он разглядел мальчика в этой дубине великовозрастной?

– Мы с Леоргом мало общались в детстве и юности. Можно сказать, были почти незнакомцами.

– Так это легко исправить, госпожа Танита, – паук начал плести свою сеть, я понимала, к чему он клонит. – Мы можем встречаться чаще, ведь Малкольм был моим другом, я всегда рад поддержать его семью. Печально, когда так рано уходят лучшие из людей. Ваш брат был добрым, он светил, как солнце.

Ну вот, старые песни о главном. То, что Малкольм был таким добрым и мягким, не давало вам всем права вить из него веревки! Я стиснула челюсти, чтобы не сорваться и не наговорить гадостей. Хотелось послушать, что еще будет лить мне в уши Беренгер.

– Как и любой отец, я желаю своему сыну только счастья, – он развел руками. – Сами посудите, мы – известная в городе семья с хорошим достатком. Как и вы, мы владеем семейными секретами. Кстати, я видел ваши украшения. Металл такой хорошей пробы, а серебряные кольца выполнены в очень интересной технике. Никогда раньше такого не встречал.

– Не удивительно, ведь это профессиональная тайна, – я усмехнулась уголком рта, а господин Олберг понял, что палится, и поспешил добавить:

– Я ни в коем случае не собираюсь на вас давить. Не хотите ее продавать – ваше право. Но просто задумайтесь, как было бы прекрасно объединить две семьи ювелиров! Это же перспективы, известность и деньги, конечно, что греха таить?

Уверена, до него дошли слухи о волшебных украшениях. Он мог не поверить, а мог и задуматься. И да, отчего бы не заиметь в невестки мастерицу с магическим даром?

– В вашем распоряжении будет наша мастерская и лучшее оборудование, вы ни в чем не будете нуждаться, госпожа Танита.

Ох, как же его корежит! Едва ли слюни не капают от желания заполучить… нет, не меня. А техники Малкольма, сокровище, про которое он наверняка в курсе, и мой дар до кучи. Даже если он пока не слишком в него верит.

– Я и так ни в чем не нуждаюсь, господин Беренгер. У меня все есть.

Он думал, что я просто набиваю себе цену, не знал, с какого боку подойти. И тогда использовал последний козырь:

– А как же ваши племянники? Дети должны расти в полной семье, получать заботу как матери, так и отца. Особенно это важно для мальчика. Я лично готов обучать Тимоша ювелирному делу.

– Но я тоже его обучаю, – я старалась говорить спокойно