Шрифт:
Закладка:
VI. Ремиссия
67. Ада Уэллс: опознание тела
О его смерти я узнала из пресс-релиза. После того как я столкнулась с ним в Норвегии, я стала пристально следить за новостями. Авельца обсуждали ежечасно, но где он и что он – никто не знал. Мнения, теории и спекуляции – но нет фактов, сплошное радиомолчание. Удалось ли перехватить самолёт? Держат его в Польше или в Цюрихе? Может, уже перевезли в Нью-Йорк? А может, он сбежал и сейчас на пути в Китай, едет бронированным конвоем и отстреливается от погони?
…Мне позвонили спустя несколько часов после пресс-релиза. Я была в Нью-Йорке, прилетела туда из Норвегии. Мне позвонили из ОКО и попросили выйти из дома и сесть в машину, которую за мной послали.
С ОКО меня всегда связывали особые отношения – и даже после того, как отца сняли и упрятали в лечебницу, у меня там остались друзья. Некоторые не были посвящены в «тихое восстание», а некоторых расследовали и признали непричастными, и они продолжили работать – в основном среднее звено, но за прошедшие пятнадцать лет многие доросли до высоких постов. Изредка я пересекалась кое с кем из них и даже передавала сувениры для отца.
Так что, хоть они и не уточнили, зачем я им понадобилась, я, знакомая и с принципами, и с методами работы ОКО, подумала, что речь о встрече с Авельцем в Норвегии.
Я села в машину, и, к удивлению, меня повезли не в штаб ОКО, а прямо в аэропорт Кеннеди. Там меня посадили в самолёт – крошечный джет на семь-восемь пассажиров, где оставили наедине с одним из агентов. Он сказал, что не имеет права отвечать на вопросы, но взамен задал два своих – сначала спросил, каково это, иметь отцом легендарного Уинстона Уэллса? «Легендарного». Я всегда знала, что культ моего отца цветёт в ОКО, но не подозревала, до какой степени. В глазах агента я читала восхищение и возбуждение от того, что он находится так близко к дочери кумира. Я попыталась его не разочаровать. Но, выслушав моё сдержанное мнение, он спросил: а каково, имея отцом Уэллса, быть любовницей Ленро Авельца?
«Преступника, террориста и психа», – имел он в виду, и во мне взыграла злоба, и я ответила: «Восхитительно, лучше, чем любовницей любого другого мужчины». Агент сразу заткнулся и молчал до тех пор, пока полчаса спустя в самолёт не вошла Моллианда Бо.
Она была на каблуках и в длинном синем платье, причёска испортилась, а макияж растёкся по лицу. Она постарела и без цифровой обработки, которая обычно сопровождала её на экране, выглядела неважно. Чего у неё было не отнять – так это высокомерия и брезгливости, которую она даже не пыталась скрыть. Агенты вели её жёстко – она упиралась, но молчала. Увидев меня, Моллианда закатила глаза и села в другой конец салона, спиной ко мне.
Дали команду на взлёт. Моллианда начала допытываться, куда мы летим, и что происходит, и почему её похищают, а я уже начинала догадываться.
Когда взлетели, Моллианда наконец замолчала. Агент вышел на связь и вывел голос своего начальника прямо в салон. Мы не могли определить ни возраст, ни пол говорящего – голос искажал компьютер. Тогда я подумала, это один из руководителей ОКО. Но теперь я предполагаю, с нами разговаривал (разговаривала?) «агент L».
Голос сообщил то, что мы и так знали: Ленро мёртв, убит своим телохранителем, а его тело сейчас транспортируют в Цюрих – в штаб-квартиру ОКО. Нам с Моллиандой, как двум некогда близким ему людям, надлежит провести опознание.
Моллианда немедленно закатила истерику, в духе, что она не собирается опознавать этого человека, что она вообще не верит, что его убили, всё это обман, что она вообще рада, что он мёртв, она его ненавидит, ей на него наплевать. Подозреваю, она специально себя накручивала и наигрывала, но тогда это выглядело убедительно, и агент даже пригрозил вколоть ей успокоительное.
Мы долетели до Цюриха за пять с половиной часов.
Нас вывели из самолёта и посадили в машину – в Нью-Йорке ещё глубокая ночь, а в Цюрихе нас встретило позднее свежее утро: день, когда убили Ленро Авельца, шёл на запад. Моллианда курила и задымила весь салон машины.
С ним самим, с нашим дорогим Ленро, мёртвым и холодным, как при жизни, мы встретились в одном из новых зданий Особого комитета (по крайней мере, когда ОКО командовал отец, я его не видела). Оно находилось на окраине, рядом с ним располагались ангары и посадочные площадки, а территорию обнесли забором и защищали, как военную базу.
О каждом нашем шаге агент докладывал руководителю (L?), что натолкнуло меня на пугающую мысль: неужели они настолько не уверены, что убитый – действительно Ленро Авельц, и потому так боятся нашего с Молли вердикта?
В одном из коридоров мы столкнулись с доктором Джеем Онтерхайссом, как я узнала позже – личным врачом Авельца. Он первым опознал тело и подтвердил, что это его пациент, а не двойник, но ОКО решил подстраховаться.
С нами провели небольшой инструктаж: сказали, мы сейчас пройдём в помещение, где находится тело Авельца. Мы должны его внимательно осмотреть и далее произнести одну из двух ключевых фраз, либо: «Да, это тело Ленро Авельца», либо наоборот: «Нет, это не тело Ленро Авельца». Несмотря на напряжённый момент, я усмехнулась. Старая добрая бюрократия даже здесь дала о себе знать…
После того как мы скажем заклинание, наши показания зафиксируют, а нас доставят обратно в Нью-Йорк и «отпустят» – на этом слове агент сделал ударение, специально для Молли, которая сидела и молча буравила его взглядом.
Потом нас ввели в небольшое помещение, всё стерильно белое. Предварительно нас продезинфицировали, видимо, чтобы на одежде мы не внесли какую-нибудь бактерию, которая принялась бы пожирать плоть нашего экс-любовника и ускорила разложение трупа.
Мы вошли, надев белые халаты, в эту комнату. Он лежал посередине, полностью обнажённый, в стеклянном саркофаге, слабо подсвеченный синими лампами. Он был очень худой, я поразилась, насколько он похудел. Бледный, всё тело в синяках и кровоподтёках, а в центре лба – два аккуратных отверстия. Их подретушировали, но от одного взгляда на эти дырочки сердце ушло в пятки. Глаза закрыты, а рот – слегка приоткрыт, его обрамляли тонкие и белые, совершенно белые губы. Вены
