Со времен великого князя Василия III и царя Иоанна IV стали развиваться контакты Московского царства с Восточными патриархатами. Победа над наследниками Золотой Орды (1480 г.) укрепила Московское царство. Статус Греко-Российской церкви2 как митрополии Константинопольского патриарха уже не соответствовал международному авторитету нового «Ромейского автократора». Царь Феодор Иоаннович (1584—† 1598 гг.) решил повысить уровень Московской митрополии до статуса самостоятельного патриархата. Взаимоотношения царского двора с православным Востоком приобрели устойчивый характер: в Москву «за милостынею» стали наведываться представители Константинопольского, Антиохийского, Александрийского, Иерусалимского патриархатов, приезд которых воспринимался в Кремле как косвенное признание за Московским царством статуса «Третьего Рима». О желании иметь при своем царском престоле патриарха Феодор Иоаннович поведал Антиохийскому архипастырю из числа арабов Иоакиму V ад-Дау (1581—† 1592 гг.), первому восточному патриарху, посетившему Москву. Во время своего пребывания в Москве в 1589 г. Константинопольский патриарх Иеремия II Транос по просьбе царя Феодора Иоанновича и Бориса Годунова рукоположил в патриарший сан митрополита Иова (1589—† 1605 гг.). С тех пор Греко-Российская церковь заняла почетное пятое место в диптихе после Иерусалимской церкви.

XVII век стал рекордным в плане посещений России восточными патриархами: в 1619 г. в Москву приехал Феофан III Иерусалимский (1608—† 1644 гг.), в 1649 г. – Паисий Иерусалимский (1645–1660 гг.)3, затем дважды (1656, 1666–1667 гг.) – Макарий III (Йоханна За‛им) Антиохийский (1648—† 1672 гг.), в 1666–1669 гг. – Паисий Александрийский (1657–1678 гг.). При встрече с Макарием царь Алексей Михайлович (1645–1676 гг.) говорил присутствовавшим боярам: «Молю Бога, прежде чем умру, видеть патриарха Макари я в числе четырех патриархов, служащих в храме Святой Софии, и нашего пятым вместе с ним» (там же, с. 13).

Помимо оказания материальной помощи единоверным восточным церквам в XVII–XVIII веках русские цари стали проявлять живой интерес к тому, насколько безопасным являлся путь на православный Восток русских богомольцев, которых арабы называли мукусийун или хаджи4 (727, с. 228; 630, с. 188).

Царь Алексей Михайлович (1645—† 1676 гг.) в 1654–1667 гг. вел войну с Польшей, завершившуюся Андрусовским перемирием, по которому Левобережная Украина (кроме Киева) отошла к России. Его сын Федор Алексеевич (1676—† 1682 гг.), в свою очередь, стал первым российским правителем, который добился по Бахчисарайскому миру 1681 г. от Порты признания за русскими паломниками права беспрепятственного посещения Святых мест в Иерусалиме (600, с. 8; 717, т. I, с. 186).

Вторым после него русским монархом, который стал включать церковные вопросы в повестку дня официальных переговоров с Портой (как это делали с XV века западноевропейские дворы), был царь Петр Алексеевич Великий (1672–1725, 1682–1725 гг.), четыре раза заключавший с Османской империей мирные трактаты (1700, 1712, 1713, 1720 гг.). Константинопольский договор (1700 г.) наделял «московского народа мирян и иноков вольным употреблением ходить во святой град Иерусалим и посещать места, посещения достойные» без платежа каких бы то ни было податей, «гарача, или пескеша» (584, с. 33). Документ также предусматривал, чтобы «живущим в странах Государства Оттоманского московским и российским духовным (лицам. – М.Я.)» не причинялись, «по божественному закону, досада и озлобление» (там же; 717, т. 1, с. 186–187). По этому же трактату Порта предоставила Петербургу право иметь при себе полномочного и чрезвычайного посланника, или «резидента Царского Величества» в ранге министра (584, с. 33–34; 711, т. 2, с. 77; 573, ч.І). Константинопольские трактаты эпохи Петра существенно содействовали облегчению пути и доступу путешественников из России к Святым местам в Османской империи.

Еще до открытия в Царьграде первой российской постоянной дипломатической миссии с 30-х гг. XVI века османскую столицу стали «обживать» западные министры-резиденты. Первым постоянным западноевропейским послом при Порте в 1536 г. стал француз Жан де Ла Форес (1535—1537 гг.)5. Долгое время представители французского двора пользовались при Порте своеобразным дипломатическим «старшинством» по сравнению с другими европейскими посланниками. В османских документах король французов именовался поначалу как «король французской провинции», а затем он стал титуловаться в них «великим императором» по аналогии с титулом османского падишаха и великого султана (871).

Россия смогла добиться от Стамбула разрешения иметь постоянного посла в Царьграде только после заключения с Портой Константинопольского трактата 1700 г. До этого туда прибывали из Москвы «по случаю» специальными гонцами6 либо послами для заключения или подтверждения мира, объявления о вступлении на престол нового царя либо с целью улаживания какого-либо пограничного, дипломатического или торгового конфликта (631, с. 8, 23)7. В 1702 г. царь Петр I направил первым «полномочным в Цареграде послом» опытного дипломата П.А. Толстого8 «на резиденцию» при османском дворе и «быть до указу» об отзыве, который последовал только через одиннадцать лет (1702–1713 гг.) (там же, с. 23, 66; 709, с. 45)9. В составе его посольства были три драгомана с латинского, греческого, итальянского, османского, татарского и румынского («волоского», или валашского) языков. Во время обострения российско-османских отношений 1710–1713 гг. Толстой был дважды (1710, 1712 гг.) заточен в Семибашенный замок (Эди Куле), куда Османы обычно заключали иностранных послов на время ведения войн с их государствами (там же, с. 45)10.

Принятие царем Петром Первым императорского титула в 1721 г. дало повод западноевропейским дворам обвинять Россию в имперских амбициях, притязаниях на титул «Третьего Рима» и на духовно-политическое наследие Византийской империи11. В целях добиться расположения султана и внушить ему страх перед набиравшей силу молодой империей западные дипломаты в османской столице регулярно предупреждали Порту об агрессивных намерениях Петербурга в отношении Константинополя и проливов, что, по их мнению, ему было нетрудно осуществить при опоре на многомиллионный православный миллет. Петр I переписывался с Иерусалимским патриархом Досифеем II (1669—† 1707 гг.), который, по словам Н.Ф. Каптерева, почти сорок лет был тайным русским агентом в Турции, снабжавшим Россию через русских посланников в Константинополе секретной информацией военнополитического свойства (595, с. 299–306). Именно патриарха Досифея Петр I называл в письмах «возлюбленным отцом и пастырем нашим», который безоговорочно признавал за Москвой роль «Третьего Рима» (750, с. 89–90). До упразднения патриаршества в России (1721 г.) его преемник и племянник Хрисанф (1707–1731 гг.) продолжил курс своего дяди на укрепление отношений с российским царем Петром Великим, которому посвятил свое описание Святого Града Иерусалима (572, ч. 1, с. 17). Еще до того, как Петр Первый «прорубил окно» в Европу, он начал осуществлять это