— Слабоумным, — подсказал граф. — Верно говорите. Вспомним Карла II испанского[137]! Так, может быть, лучше ограничить власть парламентом?

— Вы еще скажите, что правителя должен выбирать народ!

— Кстати, интересно, — оживился Алексей Андреевич, — а представим, что народ выбирает. Кто может быть выборщиком — дворяне, или подлому сословию тоже такое право следует дать?

— Скажете тоже!

Представить себе крестьянство, избирающее правителя, было прямо весело. Странный разговор, развлекается так что ли Аракчеев?

— Ну вот возьмите Соединенные Американские Штаты. Там своих президентов выбирают людишки себе.

— Пусть выбирают, — пожала я плечами. — Ни к чему хорошему это не приведет. Знаете, у меня сразу два возражения против такого устройства государства появилось.

— Интересно послушать.

От паровоза раздался громкий гудок, извещающий о приближении к основному пути, связывающему старую и новую столицы. Там наш состав развернется и понесется обратно.

— Во-первых, выборщиком сможет быть каждый. Оставим то, что у разных подданных будут разные чаяния на власть, и они будут выбирать в пользу для себя, но во вред другому. Но ведь люди все разные, есть умные, но есть, Мани прости, просто дураки. И вот такому дураку предлагаете дать власть избирать для государства правителя? Увольте, но это же бред!

Ничего не ответив, граф улыбнулся, ожидая продолжения.

— Во-вторых, есть у нас несколько претендентов на престол. Один достойный, но бедный, а другой никудышный, но кошель от золота распирает. Кто может охранить государство от того, что второй этот подкупит выборщиков и взойдет на трон? Лучше ли это для всех будет?

— То есть получается по-Вашему, что идеального управления не существует?

Я развела руки в стороны, мол, не я такая, а мысли мои:

— Я не знаю, Алексей Андреевич. Я к власти не стремлюсь, о таких вопросах до прошлого лета и не задумывалась. Может быть, и существует идеальная форма правления, но я такой не ведаю, так что давайте оставим, как есть сейчас.

Здесь Аракчеев расхохотался так заливисто, что и я улыбнулась. Граф вытер выступившие слезы и сказал:

— Ох, Александра Платоновна, раз Вы так говорите, то давайте оставим, как есть. Где уж с Вами спорить! А если серьезно, — и взгляд собеседника стал ледяным, как ветер за дверцей каморки, — то рад я, что Вы не затаили обиду на Павла такую, какая в глупость преступную превратиться может.

Я в возмущении даже привстала с кушетки, но граф одним жестом усадил меня обратно.

— С замужеством помогу — отговорю Государя. С Фатовым помочь сложнее, так что, ежли есть у Вас планы на него, пока потерпите. Вот будет ваш Амур испытан разлукой и кознями, а, может, и остынете оба. Главное другое: на Ваш «Курятник» смотрит наследник, он готов поддержать сие начинание, но условие одно — старайтесь не распространять слухи об этом покровительстве. С Николаем я Вам встречу обеспечу конфиденциальную, поговорите, он готов выделять деньги из своих сбережений. Учтите, что его, как и брата, больше интересуют военные приспособления, от того и отталкивайтесь.

— Военные приспособления — это хорошо, но те же колесопроводы нужны не только для генералов!

— Вот и донесите это до цесаревича. Умная Вы, Александра Платоновна. Сказал Вам все, что хотел сказать. Будьте готовы к большим переменам в жизни, графиня Болкошина. Вы, так получилось, высоко взлетели, но упасть с такой высоты безопасно уже нельзя — только расшибиться о грешную землю.

— Да где ж я взлетела! Ни чинов, ни должностей нет!

— А времена меняются, графиня, просто многие этого не понимают. Бегут за орденами, за креслом в министерстве, за титулами, а значение иметь будет совсем другое. Вы знакомы с трудами господина Адама Смита?

Об этом мыслителе я слышала, но ни одной книги его не читала, о чем и сообщила.

— Зря, рекомендую проштудировать, как и работы его коллеги Давида Рикардо. Эти два британца написали опасные труды, но во многом правильные, как мне кажется. Эпоха аристократии уходит, графиня, ей на смену идет время больших капиталов, которые живут совсем по другим принципам. И там нет места благородству, но есть холодный расчет и прогресс в науке и изобретательстве. И мы с нашей косностью мыслей пока отстаем от Европы тут, и отстанем беспросветно, если не будем шевелиться. Так вот получилось, что Вы, Александра Платоновна, сейчас для России авангардный полк, знаменосец, который может повести за собой всю Империю. Растормошить наше болото с традициями и устоями. Мне нужно, чтобы Вы блистали: в свете, в делах своих, да даже в военной области, вдруг подвернется такой случай. На Вас должны смотреть и восхищаться Вами. Станьте примером! Богата земля наша талантами, так покажите им путь!

К концу речи Аракчеев уже кричал, он вскочил и размахивал руками, так что, когда поезд затормозил и вошел в поворот, повалился прямо на меня. Я рассмеялась такому завершению пафосного манифеста, граф без намека на смущение уселся рядом и улыбнулся.

— Вам-то зачем это, Алексей Андреевич?

Аракчеев ответил не сразу, опустил голову в тяжелых мыслях.

— У меня все есть, графиня. Нет только одного — имени доброго. Каюсь, тщеславен я, но давно понял, что заслужить уважение современников мне не дано, да и не хочется. Но вот потомки, — он поднял взгляд на меня. — Я хочу, чтобы в Истории остался другой граф Аракчеев: тот, который направил страну по верному пути. По железному колесопроводу. Мне не поверят, поэтому в своих мемуарах вспомните старого Аракчеева добрым словом.

Я встала и уважительно поклонилась этому странному человеку. Его боялись и ненавидели, и — Мани свидетель! — было за что. Но сколь же мятежной была его душа и странно разнообразны помыслы.

Паровоз доехал до главного хода и теперь потрескивал остывающим металлом в морозном воздухе. Я стояла возле метельника[138], слушая машину. Она радостно сообщала, что чувствует себя отлично и готова к далекому пути, потому что тридцать верст в одну сторону — это смех, а не работа. Пришлось похлопать стального гиганта по черному кожуху котла: потерпи, скоро предстоят новые испытания, уже до самой Москвы и обратно.

Подошел Аслан, молча, одним взглядом спросил о распоряжениях, я помотала головой, так же глазами попросив оставить меня одну. Он кивнул и увлек за собой чиновников, желавших поговорить.

Колесопровод главного пути убегал на северо-запад к Петербургу, где сейчас уже размечали его прохождение по столице и ставили колья, обозначающие контуры будущего вокзала — пусть пока и временного. Там все известно и знакомо, печальные тайны раскрыты,