Шрифт:
Закладка:
Всё это демонстрирует не только тесную связь павловой этики с благой вестью Христа, но также его горячую преданность Писанию Израиля в версии Семидесяти. Среди цитат у него часто встречаются фразы с глаголом ἀγαπᾶν. Агапа занимает выдающееся место в Павловом перечне добродетелей. От агапы как фундаментального «параклетического» принципа развертывается несколько увещаний. Агапа, по его мнению, обладает не только измерением in intra, т. е. внутри христианской общины, но и in extra, т. е. в отношении всех людей в любых человеческих отношениях.
Четвертый и последний типично эпистолярный контекст, где присутствует агапа, – заключительные, как постскриптум, фрагменты, посвященные конечному спасению.
И всё же «энкомий» агапе в Первом послании коринфянам поистине «исключительный»: он занимает ни с чем не сравнимое место, автономное по отношению как к комплексу Посланий, так и к обычным риторико-литературным приемам Павла. Он не имеет явно «керигматического» значения: действительно, в нем нет точных богословских указаний. Не является он и прямо увещательным. В сложившихся к нашему времени классификациях показано, как, начиная с этого фрагмента, агапа стала основой связи между «керигматическими» и этическими разделами: любовь Христа и Бога-Отца является главным побудительным мотивом, заставляющим верующих запечатлеть эту любовь во всех своих отношениях с другими людьми. Поэтому помимо 1 Кор 13:13, где Павел ставит любовь-агапу выше веры и надежды, сама вера не остается только «теоретической», но определяется как «действующая любовью» (πίστις δι 'ἀγάπης ἐνεργουμένη) (Гал 5:6).
Для адекватного понимания Павлова «энкомия» в адрес агапы нужно разрешить принципиальный вопрос: «кто кого любит?». Другими словами, кто есть любящий любовью-агапой «субъект» и кто любимый «объект»? Быть может, апостол превозносит агапическую любовь верующих к Богу, ко Христу, к Духу? Или это межличностная любовь верующих друг к другу? Или, в конце концов, это любовь, которая побуждает того или иного человека, верующего или неверующего, взять ее за образец во всех сферах человеческой деятельности?
Наш «энкомий» позволяет с большой вероятностью предположить, что здесь имеется в виду агапа Бога, Христа и Святого духа к верующим и что она в свою очередь становится основанием любви верующих друг к другу и к любому человеку. Иными словами, павлов «энкомий» включает в круговой динамике небо и землю, Бога и человека, Бога-Троицу, проявляющего и отдающего Себя «во» Христе, и в то же время верующего, привлеченного mysterium salutis[336], привлеченного этим «спасительным прославлением», олицетворенным в агапе – высшей форме любви, обозначенной термином, имеющим абсолютное значение.
В том же Первом послании коринфянам перед «отступлением» 1 Кор 13 Павел хочет узнать, должен ли он прийти к ним «с жезлом… или с любовью (ἀγάπη) и духом кротости» (4:21).
Предвосхищаемое здесь абсолютное значение слова агапа обнаруживается также в лапидарной сентенции, сформулированной Павлом при обсуждении вопроса о яствах, принесенных в жертву идолам, о так называемом идоложертвенном: «Знание надмевает [гордится, чванится], а любовь назидает» (8:1).
Как легко видеть, в этих двух отрывках агапа названа безотносительно к пояснению «кто кого любит», без указаний на «субъект» и «объект». Ранее в посланиях Павла эта абсолютная форма встречалась в 1 Фес 1:3; 5:8, тогда как в 1 Фес 3:6, 12 слово агапа употреблено применительно к общине.
Полный, широкий контекст 1 Кор 12–14 сам по себе требует коллективного, или межличностного, понимания агапы, поскольку она является критерием различения даров. Но агапа в «энкомии» 1 Кор 13 требует выхода за пределы межличностного, коллективного измерения.
Об агапе сказано, что она способна указать главный путь и цель всех верующих, даже если необходимые условия для ее достижения очень тяжелы и, может быть, человеческими силами недостижимы. Также верно, что признаки агапы, перечисленные в 1 Кор 4–7 (долготерпение, милосердие, отсутствие зависти, самомнения и гордыни, мягкость, альтруизм, сдержанность, доброжелательность, неприязнь к неправде, любовь к истине, великодушие, полнота веры и надежды, стойкость), непреодолимо заставляют думать об Иисусе Назарянине и даже словно делают эту любовь «синонимом Христа». В этом «энкомии» слово любовь можно было бы без опасений заменить именем Иисуса Назарянина, и черты, названные в описании Павла, абсолютно соответствовали бы тому, что Он говорил и делал на протяжении всей Своей жизни до последнего Своего дара, которым было отдание Себя в страстях, в смерти, и смерти крестной. Во всем этом поистине трудно усомниться.
Своеобразие и величие агапы раскрыты у Павла через Христа и «во» Христе. Силой этой любви сам Павел был возлюблен Христом, когда пребывал еще далеко от Христа, и эта любовь подняла его из смерти в жизнь. Но прежде была земная жизнь Христа, целиком вылепленная из агапы – вплоть до страшной смерти на кресте. Полнота этой любви (Гал 2:20) составила всё то, что Закон был в состоянии требовать от Христа. Но, всецело подчиняясь тем самым Закону, Христос стал един с Законом: сам Христос стал Законом, Законом агапы. Только в этой перспективе мы можем понять, что вкладывает Павел в свое утверждение: «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал 2:20).
Для Павла переход из смерти в жизнь – это новое бытие, это бытие во Христе и Христа «в нем». Жизненный путь Христа до самой смерти, и смерти крестной, как образец и уникальная любовь увлекает за собой Павла и каждого христианина: «Когда Павел любит, он есть Христос, поскольку он осуществляет в мире сущность бытия Христа. Но это верно для всех настоящих верующих. Поэтому они, соединенные верой, суть Христос. Они “облеклись во Христа”, и все “одно во Христе Иисусе” (Гал 3:27–28)»[337].
Можно спросить, есть ли в «энкомии» 1 Кор 13 явные ссылки не только на Христа, но и на Бога-Отца и Святого Духа, короче – ссылки тринитарного характера? До написания этого фрагмента уже существовали указания на тринитарное измерение агапы (1 Фес 1:3–5) и они появятся также в дальнейшем (2 Кор 13:13; Гал 2:20 и особенно Рим 5–8). На фоне «энкомия» развертывается, с одной стороны, объяснение конкретного тяжелого положения в коринфской общине, а с другой, утверждается, как первое и последнее основание – исходящая от Бога любовь-агапа, действенно открывшись в проповеди и жертве Христа, распространяется в истории человечества посредством Духа Божия и Христа. Итак, словно на одной стороне медали там показаны распри в многочисленной и беспокойной общине новообращенных в Коринфе, а на другой – изложено «христологическое средоточие» и тринитарное расширение паулинистского
