Шрифт:
Закладка:
14-й номер:
— Для меня как раз это и стало поводом для возмущения. Я не видела прямых доказательств. Мне казались странными и даже смешными те факты, что приводились как весомые. Хотелось возмутиться: «Ну и что это за доказательства? Вы сами слышите, что говорите?»
Помню, как минут 20 представитель обвинения с важным видом, артистично, зачитывал справку о том, что некий Тимофеев, лидер ОПТ Хабаровского края, сбежал за рубеж. А сидела и недоумевала: как это вообще относится к делу, которое мы рассматриваем? Это то же самое как зачитать криминальную сводку по Хабаровску.
Но мы всё это слушали целых полгода. Я думала, что вот-вот нам предъявят что-то действительно значимое, после чего не будет сомнений. Но нет.
13-й номер:
К нам часто перед заседанием или в перерывах приходил председательствующий судья. Рассказывал какие-то вещи из своей судебной практики. Что-то разъяснял. Я подумала — ну значит, так надо.
Наступил декабрь. Мы спросили — сколько это все может длиться, потому что нам обещали 3–4 месяца, а тут конца-края не видно. Судья сказал, что сторона обвинения заканчивает предоставление доказательств. Я тогда спросила: «Полгода шло со стороны обвинения, значит, теперь ещё полгода, со стороны защиты?» Судья сказал, что нет, защита выступит быстро. И рукой махнул. С одной стороны, хорошо, что будет быстро, с другой стороны, это ведь странно. И всего один месяц в итоге был у защиты. За это время в перерывах судья, заглядывая к нам, по сути, дискредитировал адвокатов. Как-то заходит со словами: мол, в зале не мог сказать, не имел права, но здесь говорю. И стал объяснять, что имел (или не имел) в виду адвокат. Меня это очень насторожило: зачем он объясняет это? Мы люди взрослые, можем сами сделать выводы на основе того, что услышали и записали. А потом уже меня всё это так возмутило, что я приняла решение: если он ещё раз зайдет, запишу на диктофон. И я это сделала.
10-й номер:
— Судью никогда никто не звал к нам. Первоначально мы общались с помощниками, и через них могли все административные вопросы решать. Первый раз, когда судья зашел в мантии, я тоже очень удивилась.
Когда обвиняемые объявляли голодовки, мы выяснили, что судья удалил их, потому что они якобы плохо себя вели, мешали процессу. Казалось очень странным, что это происходило именно тогда, когда защита хотела представлять свои доказательства. И тогда же судья часто заходил примерно с такими словами: «Я должен дать вам разъяснения». Но ведь его никто не просил об этом. Потом эти разъяснения превращались в лекции. Мне лично становилось от них так тошно, что я демонстративно вставала и уходила в курилку. По моим наблюдениям, лекций становилось тем больше, чем жарче было в зале заседаний. Как будто бы судья оправдывался.
11-й номер:
— Я на самом деле не обращала внимания на то, что судья заходит. Мне было важно другое. Всё время думала: что вот сейчас точно нам предъявят какой-то козырь. Каждый раз ждала, что скажут что-то ценное, важное, существенное, предоставят факт, после которого сможешь сказать: да, тут уже никуда не деться, виновен. Но этого не происходило. В момент, когда было последнее заседание по обвинению, я была в растерянности. Я подумала: это всё? Всё, что вы нам хотели сказать? И из этого мы должны вынести вердикт? Мне было жалко потраченного времени. Я хотела выяснить правду, а вместо этого наша роль свелась к роли статистов.
14-й номер:
— Самое интересное произошло за три дня до вердикта. Я спросила основной состав: можно выскажу свою точку зрения, я ведь вместе с вами почти год всё слушала? Они ответили: «Да, конечно».
И я сказала: «Пожалуйста, ответьте себе только на один вопрос — доказало вам обвинение вину?» И в мгновение старшина накалил обстановку, стал орать. Он перешел на личности. Очень грубо нас заткнул. Мне сказал — мол, что я хочу, если у меня телефон за сто тысяч? Причём тут мой телефон?!
13-й номер:
— Ещё одна девочка (её с нами сейчас нет) озвучила такую фразу, что надо голосовать по совести. То есть она не призывала делать какой-то вывод. Но старшина на эмоциях закричал: мол, вы ничего не знаете, у меня есть свои источники… Это было удивительно слышать, при том, что чуть ли не весь процесс он проспал. Буквально. Приходил и засыпал. Он ничего не записывал, как мы. И вообще из основных присяжных только одна женщина вела какие-то записи.
День вердикта был очень тяжелый. Когда вышли присяжные после совещания, я сразу обратила внимание на их лица. На некоторых была растерянность, у других они были красные. Пахло корвалолом. Я уже поняла, к чему это всё будет. И заплакала. Помню, пересеклась глазами с Сергеем Ивановичем и помотала головой — что не верю. А он расправил руки и пожал плечами.
14-й номер:
— Для меня вердикт был шоком. В голове всё не укладывалось. Ведь речь идет о серьезном наказании за то, что, на мой взгляд, вообще не доказано.
10-й номер:
— Мы все плакали. И мы не хотели ехать с основными присяжными вместе домой.
Это был такой протест. А после мы решили всё проанализировать, чтобы разобраться в произошедшем.
О странностях с присяжными из основного состава мы писали ещё на стадии судопроизводства. Один из них, как выяснилось, работал дружинником, задерживал людей за нарушение масочного режима в период коронавируса. Второй попросил отпуск в 20 дней, поскольку женился и хотел уехать в свадебное путешествие (Фургал выразил протест, а его защитники предложили заменить «брачующегося» присяжного на кого-то со «скамейки запасных», однако судья отказал, и в итоге процесс был перенесен).
11-й номер:
— С самого начала я обратила внимание на одного мужчину. На отборе он говорил, что руководит мусорщиками, раздает лопаты и веники. Его ответы на вопросы на собеседовании были примитивного уровня. А потом, когда основные (без нас, запасных) выбирали старшину, то решили, что будет именно он, человек, имеющий опыт раздачи лопат. Причем, получалось, что незнакомые люди, шесть человек, за минуту сделали свой выбор. Это было странно.
13-й номер:
— Старшина с первого дня общается в тесном контакте с присяжным под номером 2. Они почти всегда
