какая‐то тайна, и они не хотели, чтобы она вышла за пределы определенного круга, потому и помалкивали, с покорностью жертвенных ягнят дожидаясь своей участи и пытаясь внутри своего коллектива вычислить убийцу, который убивает их, не останавливаясь ни перед чем.

Бурмистров пошел искупаться, вернулся и расслабился на лежаке. Неожиданно в шортах майора, которые он положил на пластмассовый табурет, зазвонил мобильник. Он как‐то удивленно взглянул на меня, мол, кто это вдруг ему звонит, привстал, потянулся к шортам и вытащил из кармана телефон. Взглянув на него, удивился еще больше. Затем нажал на кнопку соединения, приложил трубку к уху и сказал бодрым голосом:

— Да, товарищ полковник.

Динамик у мобильного телефона был громким, однако разобрать, что именно говорили на том конце, было невозможно. Ясно лишь, что говорили отрывисто, недовольно и сурово.

— Да ничего не происходит, товарищ полковник, — произнес Бурмистров и тут же добавил: — Нет, происходит, конечно, четыре трупа тут у нас образовалось. — Слушая, что отвечает на это полковник, он стал мрачнеть на глазах. — А что я могу сделать! Территория иностранного государства. Я не имею права вмешиваться в ход следствия. Да меня никто к нему и близко не подпустит.

Последовала длительная, на две минуты, речь начальника из Москвы, на которую Бурмистров откликнулся весьма живо:

— Да, я делаю все, что можно, товарищ полковник. Дело идет о несчастных случаях, но кто знает, что там на самом деле произошло… Да, конечно, попытаюсь разобраться… Есть, товарищ полковник!

Опять слово взял далекий абонент в Москве, которого майор внимательно выслушал.

— Да, конечно, товарищ полковник, скиньте, пожалуйста, мне номер телефона этого человека эсэмэской… До скорого свидания, — закончил он все таким же бодрым голосом, но с кислой физиономией и, нажав на телефоне кнопку разъединения, грустно взглянул на меня.

— Чего у тебя там? — поинтересовался я и посочувствовал: — Начальство за что‐то разгон дало?

— Да не разгон это, — как‐то озадаченно произнес Бурмистров. — В Москве в верхах обеспокоены смертью четырех российских туристов. Дело приобретает широкий общественный резонанс, поэтому шеф наделяет меня особыми полномочиями опера и, поскольку я нахожусь на месте трагедии, в гуще произошедших событий, поручает мне вести расследование этих дел. Из отпуска меня отзывают и оформляют с сегодняшнего дня командировку в Турцию. По всем делам мне следует обращаться к некоему Александру Николаевичу Потапову из Главного управления Министерства внутренних дел.

Я не удержался и съехидничал:

— Ну вот, видишь, получается, за казенный счет в Турции отдыхаешь.

— Да в гробу я видел эту Турцию, — буркнул полицейский.

Я остро глянул на Бурмистрова.

— А почему ты не сказал своему шефу, что произошли не несчастные случаи, а убийства, во всяком случае, троих человек — Люстрина, Лебедевой и Студенцовой? О Бурениной, что погибла в аэропорту, мы ничего сказать не можем, потому что ничего толком о том происшествии не знаем.

— Потому что никаких доказательств, что это были убийства, у нас нет. Да и что я ему скажу? — недовольно ответил майор. — То, что почти у меня на глазах убили четырех человек, а я ничего не смог предпринять?

— Действительно, глупо как‐то, — признался я и позлорадствовал: — А пить‐то придется завязать.

Бурмистров неохотно согласился:

— По‐видимому… — Он поднялся и сунул в шорты телефон. — Пойду поговорю с каждым из членов нашей группы отдельно. Может быть, что‐то удастся выяснить по поводу убийства.

До самого позднего вечера я валялся на пляже и прямо отсюда отправился в ресторан. Пришел как раз вовремя, потому что еще несколько минут, и остался бы голодным — заведение закрылось бы на замок. После ужина решил никуда не ходить, отправиться в номер — нечего одному шататься, тем более ночью, приключения на одно место искать. Четверо нашли уже.

В номере я закрыл входные двери на замок, затем плотно закрыл дверь на балкон и, помня, какая она хлипкая, на всякий случай подпер ее второй свободной кроватью. Я вообще‐то не трус, но мало ли что. Тут, говорят, по балконам маньяки шастают, вдруг кто из них решит заглянуть ко мне, а у меня дверь нараспашку? Почувствовав себя в относительной безопасности, я разделся, принял душ и лег на кровать. Хоть кондиционер и слабо работал, было прохладно, я укрылся простыней, врубил телевизор — передавали новости, но никаких известий о том, что произошло за последние дни в Турции, в них не сообщалось. Видимо, российским каналам было дано указание свыше не афишировать произошедшей в Турции череды несчастных случаев (читай — убийств). Может быть, это и правильно, незачем россиян пугать накануне отпусков загадочными смертями, случившимися на побережье Средиземного моря. Хотя уверен: пройдет несколько дней, и какой‐нибудь журналист или телеведущий, охотник за сенсациями, сделает репортаж о том, как турки, за наши же деньги, топят нас в море, травят некачественным алкоголем, убивают электрическим током из‐за низкого качества фенов, которые выскальзывают из рук купающихся в ванне людей и шарахают их насмерть током.

Хотелось спать, глаза сами собой закрывались, и я уже собрался уснуть, надеясь, что завтра удастся проснуться живым и здоровым в своем номере на своей кровати, однако поспать не получилось — едва я отключил телевизор и смежил веки, как за стенкой, к которой я лежал головой, раздался сдавленный крик женщины. Она явно призывала на помощь и от отчаяния даже сумела стукнуть рукой в стенку, привлекая внимание соседей к своему бедственному положению. В любое другое время я бы, наверное, не обратил на эти выкрики внимания, а точнее, просто не услышал бы их, уж очень тихим и невнятным был посыл нуждающегося в помощи человека, но в свете последних трагических событий приходилось прислушиваться к каждому шороху и в любом подозрительном движении видеть опасность. А потому я, разумеется, всполошился. Сон как рукой сняло. Я сел в кровати и снова прислушался. На сей раз раздался явственный вскрик и звуки борьбы. Черт, наверняка мою соседку за стенкой пытали или пытались убить. Я вскочил, рывком отодвинул кровать, подпирающую балконную дверь, распахнул створку и выскочил на балкон. Легко перемахнул на соседний и толкнул дверь, которая оказалась закрытой. Не мешкая, с размаху ударил ее плечом — хлипкая защелка без проблем поддалась, дверь распахнулась, и я, путаясь в портьере, влетел в комнату. Свет в ней не горел, и на улице было темно, поэтому разглядеть явственно, что происходило в комнате, я при всем своем желании не мог. Увидел лишь силуэты извивающегося на кровати связанного человека и другого человека, стоящего над ним с занесенной рукой. Кажется, успел вовремя. Еще мгновение, и